Набег

За выходку в доме Гейнцев Марго досталось и от матери, и от отца. После отцовских побоев у нее на спине расплылись огромные синяки, а на скуле - ссадина размером с указательный палец. Из-за синяков Марго два дня еле слезала с лавки. Все ее тело ныло, руки дрожали, а голова была тяжелой и горячей. Потом боль стала понемногу проходить. А на третий день после случившегося мать разбудила Марго очень рано.

— Поднимайся, — сказала она.

С трудом разлепив веки, Марго уселась на лавке. Посидев, вновь попыталась забраться под одеяло. Она хотела спать.

— Поднимайся. — Мать встряхнула ее за плечо, бросила на колени верхнюю одежду. — Нам пора.

Понимая, что доспать не удастся, Марго протерла глаза, осмотрелась. Рядом с ней, стянув на себя почти все одеяло, спала Элиса. Пышные волосы сестры разметались вокруг лица темным пушистым облаком. Губы Элисы были приоткрыты, при каждом вздохе она негромко всхрапывала. Отец сидел на лавке напротив, скрестив на полу босые ступни. На его щеках виднелись красные полосы от подушки, всклокоченная борода топорщилась в разные стороны. Сонно покачиваясь на постели, отец исподлобья рассматривал Марго. Глаза у него были опухшие и красные.

— Поспеши, — поторопила Марго мать.

Девочка слезла с лавки, натянула брошенную матерью одежду.

— Волосы прибери, чучело. — Отец потянулся, встал на ноги. Неторопливо подошел к Марго, протянул руку. У него были длинные и сильные пальцы. Отец сгреб волосы Марго на затылке, заставил дочь запрокинуть голову.

— Добегалась-таки… — глухо сказал он. Взмахнул кулаком, сунул его под нос дочери. — Гляди, хоть теперь не балуй. Заступников не будет!

От его руки пахло перегноем, на костяшках пальцев виднелись круглые кожистые наросты, похожие на мозоли. Уставившись на эти наросты, Марго послушно закивала. Отец разжал пальцы.

Марго впилась взглядом в его темное, мятое со сна лицо, зашевелила губами, беззвучно повторяя его слова. Отец сморгнул, серпнул носом, утер его рукавом, поморщился. В серых, спрятанных под кустистыми бровями глазах промелькнуло недовольство. Марго присела, вжала голову в плечи, прикрыла ее согнутыми руками:

— Не надо… Не бей…

На полу перед собой она видела босые ступни отца — широкие, плоские, с грязными длинными ногтями и светлыми волосками на большом пальце.

— Тьфу, дура! С ней по-хорошему, а она… — Ноги шевельнулись, поворачиваясь к Марго растрескавшимися пятками.

Марго осторожно высунулась из-под локтя. Увидев поросшую белесыми волосами спину отца, выдохнула, опустила руки. Наказывать ее не собирались, но зачем тогда разбудили так рано? Почему мать отворачивалась, стараясь не сталкиваться с ней взглядом, а обычно немногословный отец, все объяснявший кулаками, надумал учить ее жизни «по-хорошему»?

Отец согнулся над бадьей с водой, плеснул пригоршню на лицо, растер обеими ладонями. Покряхтывая от удовольствия, выпрямился, требовательно протянул руку. Мать сунула ему вышитое синими волнами полотенце.

— Фррр… — Вытираясь, отец оглянулся на послушно заплетающую волосы Марго. После умывания он подобрел, лицо разгладилось. — И что он в тебе нашел? За такие деньги мог любую взять. Чтоб было и на что поглядеть, и что пощупать…

Довольно хихикнул, бросил влажное полотенце матери:

— Эх, твое семя, вся в тебя — тишком, молчком, а нашла теплое место!

— Разве нам или ей оттого хуже будет? — Мать заботливо уложила полотенце на сундук в углу. Словно убеждая себя и мужа, принялась рассуждать: — Человек он, по слухам, хороший, зазря не обидит. В Реймсе у него большой дом, слуги… Гейнцы говорят, он щедрый, а в доме подолгу не сидит, поэтому его люди сами себе хозяева. Да и архиепископ к нему благоволит. Разве архиепископ дурного человека возвысит? А тут-то что? Господин граф нас не балует, а у нас и без нее две дочери. С ними еще намаемся, куда третью-то? Слава Богу, господин граф не противился, отпустил…

Отец почесал бок, оставляя на светлой коже следы от ногтей, ухмыльнулся:

— Чего ж не отпустить, если не задарма…

Подошел к матери сзади, обхватил за талию. Потянул к себе, замычал:

— Ты ведь тоже не задарма отпустила, а, змея? Не задарма ведь?..

— Погоди ты, не до того… — Мать вырвалась, склонилась над сундуком, вытащила из него тряпичный узелок. С боков узелка болтались увязанные бечевкой сапоги из телячьей кожи. Позапрошлой осенью их носила Элиса. Потом они стали Элисе малы, и мать спрятала их в сундук со словами: «Еще пригодятся».

— Держи, — мать протянула узелок Марго.

Девочка взяла, удивленно уставилась на сапоги, потом перевела взгляд на мать. После объятий отца та раскраснелась, даже похорошела. Шагнула к Марго, неловко обхватила ее обеими руками, притянула к теплой, пахнущей очажным дымом груди. Ткнулась губами куда-то в макушку дочери, затем отпихнула от себя, быстро перекрестила:

— Ну, пошли, дочка. С Богом…