Набег

Через несколько дней я познакомился с автором. В полутьме редакционной комнаты (окна выходили в стену соседнего здания) передо мной сидела очень скромная маленькая женщина с ясными, наивными глазами.

— Наверно, у вас много замечаний? — тревожно спросила она.

— У меня нет замечаний, — сердито ответил я.

Автор нисколько не удивилась. Она только вздохнула.

— Знаете, — сказала она, — это очень хорошо…

«Сталь» была издана на сероватой бумаге, но с хорошими рисунками.

Я заинтересовался прозой О. М. Гурьян. В библиотеке издательства были её антирелигиозные рассказы «Чудо святого Лариция». Я прочитал эту небольшую книжку, стоя возле окна (в библиотеке негде было сидеть). Рассказывалось, как девочка объелась блинами, а её лечили лампадками и молитвами. Потом пришла нормально мыслящая тётя и дала девочке касторку. «Святая касторка» помогла.

Никакой «морали» в этом рассказе не было, но лампадки, суеверия и религиозные обряды вызывали тошноту.

О. М. Гурьян принадлежала и принадлежит к тем рассказчикам, которые рассказывают не спеша и не размахивая руками. Она рассказывает с удовольствием, но без ожесточения. Говоря о Мише Головине, племяннике Ломоносова, она без всякого удивления приводит фразы мальчиков-поморов: «Эка невидаль! На кита издалека посмотрел! Мы этих китов промышляли»…

Повесть «Мальчик из Холмогор» — о Ломоносове, но в центре сюжета не Ломоносов, а его племянник. Ломоносов в этой повести уже не подросток, пробирающийся в Москву с обозом, а зрелый учёный. Он присутствует на каждой странице повести, даже когда его по сюжету нет. Он как бы воплощён во множестве кипучих дел — от астрономических наблюдений до составления мозаичной картины Полтавского сражения. Но прямой хвалы знаменитому русскому гению нигде нет. Посмотри на его великую работу, пойми и сними шапку!

О. М. Гурьян ничего не «объясняет» и не втолковывает. Она показывает.

Творчество О. М. Гурьян из года в год становится всё живее, всё непосредственнее. Оно всё дальше уходит от нравоучений к изображению бурного многообразия жизни.

Трудно сказать, что именно в большом списке произведений Ольги Марковны заслуживает особой похвалы.

Недавно мне случилось прочитать в рукописи её новую повесть, посвящённую средневековой Японии. Очень интересно рассказана история жизни японского мальчика конца XVII столетия.

Страшная действительность феодальной Японии толкнула его, слабого и увлекающегося, на путь обмана и насилия. В конце он раскаялся и решил вернуться к матери. Но мать умерла, не дождавшись возвращения сына.

Книга написана с удивительным ощущением конкретной жизни. Словно ходишь по улицам города Эдо (ныне Токио) и слышишь постукивание металлических колец стражи, обозначающее конец дня и приказ гасить огни. Муравейник Эдо замирает, сереют бумажные окна, и, как тени, крадутся по узким переулкам тёмные фигуры самураев и разбойников в соломенных шляпах, надвинутых на лицо.

Такое же чувство конкретности возникает в душе, когда читаешь историческую повесть О. Гурьян «Набег».

Автор ведёт нас в очень далёкие времена — в Древнюю Русь. Перед нами деревянные стены детинца — укрепления XII века, стоящего на границе стены, «дикого поля», где бродят кочевые орды половцев.

И далеко и близко… Далеко по времени, но близко потому, что речь идёт не о дальних краях, а о нашей стране. Видишь много знакомого в характерах и повадках детей того времени. И герой повести Кузёмка, и сын воина Василько, и гончар Завидка, и несчастный мальчик, забывший в половецком плену своё русское имя, но не забывший родину, — все они похожи на светлоголовую, ясноглазую детвору нашего времени.

…Кончился день, заполненный забавами детей и трудами их отцов, наступила ночь, глухая ночь на крепостном валу, где в полной тишине слышен тревожный гул: звучат голосники — пустые сосуды, врытые в землю у основания башни. Они дают сигналы о передвижении захватчиков. Где-то в чёрной степи движутся повозки, земля стонет под копытами половецкой конницы. И вот наконец половцы штурмуют стены, застилая небо тысячами стрел, рассекая воздух сверкающими клинками своих изогнутых сабель.

Город Райки горит. Это не златоглавая столица с могучей дружиной и крепкими стенами, способная отбить любой натиск. Это маленький форт, где иа стенах отчаянно сражаются двести — триста человек. Но это и не захолустье. В повести «Набег» прекрасно описаны процветающие ремёсла и искусные мастера Древней Руси: гончары, бочары, кузнецы, кожевенники, ювелиры и даже «книгоделы», ибо в то время «сделать книгу», переписать и переплести её, было большим и сложным трудом.

Всё население сражается. Сражаются и мальчики, хотя им не дают оружия. Сражаются не по обязанности, а по доброй воле, защищая свои семьи от рабства, дома от разорения, культуру от уничтожения, а родную землю от завоевания. И в последний момент приходит выручка из стольного града Киева.

Так было столетиями. Русь выросла и возмужала в борьбе. Повесть кончается поэтическим возгласом: «Живы древорубы! Рубить им из

крепкого леса города, детинцы и жилища! Жива Русская земля!»

* * *