Навык у меня приподнят слабо. Бестолковым выглядит. Мало того, что работает на смехотворной дистанции и только без оружия, так еще и шанс всего-навсего двадцать шесть процентов. То есть можно рассчитывать, что из четырёх попыток лишь одна увенчается успехом. А если учесть, что применение пожирает весь запас энергии бойца, реализовать такое количество попыток в одном бою не получится.
Значит, у меня всего лишь один шанс.
Пощёчина – приём не сказать, что молниеносный. К тому же я всеми силами старался продлить момент. И каким-то непонятным образом ощутил, что да, что всё вышло, как надо. У меня получилось, я выиграл в лотерею.
Один к четырём – приличный шанс.
И он сработал.
Ну и, как последний штрих – пощёчину я отвешивал вовсе не секачу. Моя цель – копьё, которое так и сжимаю в правой руке.
Туша весом в несколько центнеров разогналась до скорости, которую не всякий велосипедист развить сможет. При таких габаритах быстрота зверя поражала.
А вот маневрировать на высокой скорости ему сложно. Инерция массивного тела – это то, с чем приходится считаться.
Я не просто увернулся, уходя с линии атаки, я кое-что оставил.
Копьё, направленное остриём в слюнявую пасть. И копьё это намертво застряло в воздухе, скованное навыком, не позволяющим ему двигаться, пока пощёчина не достигнет цели.
А пощёчину я отвешивал неторопливо.
Секач нанизал себя на ари, будто пытаясь заживо устроиться на вертеле. С хрустом выбиваемых зубов лезвие копья целиком ушло в пасть, а следом, не снижая скорости, туда же последовало и древко. Пощёчину пришлось остановить, чтобы не врезать по костяным бляшкам, ведь по оружию мне уже никак не попасть, добрая половина скрылась внутри зверя.
Да, копьё не сказать, чтобы длинное, но и не маленькое. Около метра древесины с металлическим остриём ушло в пасть. Страшно подумать, что оно сотворило с внутренностями секача. Нет ничего удивительного в том, что конечности зверя безвольно подогнулись, он шумно зарылся в землю и перекатился через голову, разбрасывая в стороны пласты содранного мха и издавая невнятные хрипы.
Древко, частично оставшееся торчать снаружи, не позволяло ему издать нормальный предсмертный рёв.
Крысоволки, тоже успевшие убраться с траектории секача, замерли, глядя на меня так, будто сошествие самого Хаоса узрели. Да и сам я косясь на агонизирующую тушу, испытывал ощущения, какие не испытывал даже при убийствах тсурров, хотя те рангом были куда выше, чем этот соперник.
Ну да, здесь ведь всё по-честному, без хитроумных и легко реализуемых уязвимостей, выведанных при помощи редчайшего навыка. Можно считать, что гены охотников за мамонтами встрепенулись, почуяв, что запахло старой доброй жизнью пещерного человека.
Да, крысоволки смотрели на меня с неописуемым выражением. Я злобно уставился в ответ, но при этом понимал, что их несколько, а копьё даже если не сломалось, засело глубоко в туше. Даже если не сломалось, воспользоваться им не получится.
Потому рука потянулась к топорику на поясе, а губы зашевелились, показывая оскал.
Крысоволков это добило. Рванули от меня в разные стороны все сразу, будто по команде. Один при этом отпрыгнул столь неудачно, что подставил спину под топор Мелконога.
Гурро, разрубив очередную жертву, возбуждённо прокричал:
– Не стой пацан! Порви их всех! Обнаглевшие твари!
Не переставая орать, он присел, просунул руку в громадную рану, почти полностью перерубившую крысоволка, вырвал из ещё дергающейся туши сердце, поднёс к лицу, жадно вгрызся, и бросился вслед за удирающими тварями, которые при виде такого зрелища припустили ещё быстрей.
Да он полностью ненормальный…