Набитая рука

Ответ Федот получил за подписью Бонч-Бруевича, который извещал автора о том, что по распоряжению Ленина его письмо отправлено в Архангельский губисполком для удовлетворения просьбы.

И получил Федот 2 аршина 15 вершков материи и аккурат бостон, английский, трофейный.

И была у Федота свадьба и долгая жизнь впереди.

ПОМИДОРНЫЙ РЕЙС

«Я тоже мог бы рассказать тебе о Севере, но только ты об этом лучше песню расспроси», — находчиво замечает поэт.

Слов нет, уместное сочинение. Только больно уж лирическое — никаких тебе информационных отступлений, и это нехорошо. Это даже плохо.

Вот и начнем с информации.

Не впадая в крайности, скажем: от других областей Север отличается тем, что там имеется Заполярье.

Ну, а так там имеется все. Хотя бы «Есть на Севере хороший городок», называющийся Огонек, Мама, Палатка, Пламенный, Верхний Парень, Сиреники и даже пожалуйста вам — Коля Умный тут как тут. Но только это опять лирика.

А вообще Север — это «сырьевая база», поэтому он и должен иметь все. Он и является источником:

а) Полезных ископаемых. Однажды, например, на Тенькинской трассе бензовоз, на котором я ехал, вынужден был свернуть с трассы и буксовать в болоте, потому что промприбор намывал золото прямо из дороги.

б) Археологических находок. На реке Анюй, например, есть остров, чуть ли не целиком состоящий из костей мамонта.

в) Мужества. Из письма, например, в редакцию: «Так вот и ходил я по тайге и тундре и ничего, кроме мужества, не испытывал».

Так что, как видите, на Севере есть еще и экзотика.

* * *

Но у нас сугубо прозаический рейс. На грузовом самолете «АН-12» мы везем на Север десять тонн яблок и помидоров.

Летим «по эстафете»: перегоняем самолет до Тикси и спим там двенадцать часов, а за это время наш самолет «уведет» в глубь Якутии другой, выспавшийся экипаж. А пока мы спим, в Тикси прибудет самолет с помидорами, который вылетает из Москвы следом за нами. И уже эти помидоры мы повезем дальше на Чукотку, в Певек.

Самолеты с разным овощем-фруктом пошли на Север так густо, что чуть ли не гуськом.

Все перевозимо самолетом. Летают здесь яйца и костюмы, парфюмерия и сметана, телевизоры и медикаменты, трубы… А однажды целый год путешествовал по всему Северу дизельный двигатель. Завозили его до полусмерти, но хозяина так и не нашли. То ли заказывали его геологи, то ли гидрологи, то ли метеорологи, то ли стоматологи…

Да, стоматологи. Для мамонтов, которые до сих пор здесь, по некоторым сведениям, похаживают, но которых, правда, не обнаружил еще ни один браконьер. Зубы им (мамонтам) сверлить.

Зубы ихние я видел, а вот мамонтов нет еще. Я больше на другом чудовище специализировался, на «черте», который в Якутии на необитаемом Сордонгнохском плато в озерах ютится и которого искали уже три экспедиции из Москвы, Таллина и Дубны.

Я тоже в одной участвовал, но тоже особенной чертовщины, как на грех, не углядел.

Местные якуты вели себя потом явно неправильно. Несерьезно.

— Черт? — спрашивали они. — Да. Конечно. Он там есть. В любой воде есть. У нас — черт, у вас — водяной.

…«Материк» уже позади. Дозаправившись топливом в Воркуте, мы летим над Ямало-Ненецким национальным округом.

Ночь. Солнце лупит в глаза, оба пилота прячутся от него за темными щитками. Из-за шторки внизу, где сидит штурман Ижутсв, струится то ли дымок от «Беломора», то ли парок от штурмана, которому в застекленном носу самолета деваться от солнца некуда. Бортпроводник Кубышкин разогревает на плитке аэрофлотовскую курицу.

Гвоздики буровых вышек в тундре сейчас едва заметны сверху. Кое-где они понатыканы так часто, что о них можно расчесывать облака.

А восемь лет назад геологи только еще начинали забуриваться в тундру. Это сейчас они ездят и летают по всему полуострову, а тогда, восемь лет назад, когда мне нужно было попасть на одну из факторий, какой-нибудь воздушной «оказии» и не предвиделось.

А зима была. А в кармане у меня было письмо с этой фактории о том, что у них там пригрелись жулики.

Самолетами ближе чем на триста километров я к них. не подобрался, оставались только олени.

Звезды едва пузырились сквозь дрожащую муть полярного сияния, когда с оленеводом Сянгоби мы выехали из поселка Яр-Сале.

Визжали под нартами сугробы, я хватал куски снега и демонстрировал Сянгоби знание ненецкого языка.

— Сыра, — говорил я о снеге. — Нгэва, — показывал на голову. — Хамолы!.. — сыпал снег себе на капюшон.

Я хотел сказать, что мы вот свалимся на жуликов, как снег на голову.

— Так и будет, — подтверждал Сянгоби. — Действительно.

И действительно. Грянул снег на голову. Налетел буран, захлестал по лицу острой крупой. Сразу стали олени.

Через десять минут нас уже не было на белом свете. Да и белого света тоже, кажется, не было. Съежившись покомпактней, мы лежали под снегом, как куропатки, — «куропашкнн чум», как говаривают ненцы.

Несколько часов мы так покуропатились, а потом, когда буран немного присмирел, Сянгоби выбарахтался на поверхность, нащупал меня хореем и спросил:

— А тебе долго надо?