Наблюдая за Большой медведицей

Могильников обрабатывал сыну ногу. Элина учила Юлю разделывать рыбу. Та поначалу кривилась от запаха и вида потрохов, но вскоре привыкла, убедив себя в том, что все это действие — естественный процесс для хищника. А человек — отчасти хищник. Вскоре закипела вода в котелке и девушки приступили к приготовлению обеда. Кира с Эдкевичем, тем временем, пытались придумать, как подпереть палатку, которую Лея так лихо подстрелила.

— Ты нас всех приятно удивил! Героический поступок, Миша, молодец! — похвалила Худогубкина Кира.

— Хоть и самого спасать пришлось — добавил Эдкевич.

— Правда, своим поступком Лею чуть до инфаркта не довел, — продолжила Кира.

— А где она? — улыбнулся Тощий.

— Вон, у обрыва сидит, — ответила Кира.

— Мне нужно с ней поговорить! — подскочил Тощий.

— Осторожно, она теперь с топором туда ушла, а не со сковородкой! — предупредила Тощего Кира.

— Конечно, она ждала извинений, а ты пошел и умер… Чуть не умер! — вставил Эдкевич.

— Ребята, я сегодня чуть не умер. Я жив! — воскликнул Тощий.

— Что это он имел в виду? — спросила Элина.

— Человек во второй раз родился сегодня, вот, что он имел в виду, — улыбнулся Роман, — ставьте кружки, чай будем пить!

А Тощий шел к Лее. Сверху, с обрыва открывался чудесный вид на медленно текущую реку, на бескрайние просторы. Солнце постепенно подползало к горизонту, окрасив небо в теплый оранжевый цвет. Оранжевыми были деревья, кусты, камни…

Миша тихо подошел к девушке. Она сидела на краю, смотрела вдаль, плакала. Вся исцарапанная, в синяках.

— Привет, — произнес Тощий.

Лея посмотрела на него, как на врага народа, и отвернулась.

— Ребята сказали, что это не я открыл пачку с презервативами Дарьяна.

Лея молчала.

— Ты чего молчишь?

— Что тебе сказать, Миша? Что ты хочешь услышать? — грустно спросила девушка.

— Выходит, я не предавал тебя.

— Миша, ты столько боли мне причинил за пять лет, а я не могу даже обидеться на тебя по-настоящему… и отпустить! Я полюбила тебя так, что места себе не нахожу… А ты то с одногруппницей у меня на глазах начинаешь целоваться, то…

— Она предала меня тогда! — парировал Тощий.

— Это неважно, Худогубкин! Ты всегда старался не замечать меня, чтобы я не делала для тебя. А я не могла и дня прожить, чтобы хотя бы мельком тебя не увидеть. Никто не предавал тогда, в институте, это я попросила, пусть и не в очень мягкой форме, ту твою одногруппницу от тебя отстать — у меня сердце разрывалось. И она согласилась. Я не оправдываю себя, это плохо — вмешиваться, но…

— Что? Ты? Так это из-за тебя, выходит, меня при всех тогда унизили в институте? При всех! Я после этого боялся, что если начну близко общаться с женщиной, то меня снова унизят. Да ты совсем ненормальная!

— Я ненормальная? — Лея вскочила с земли и сжала в правой руке топор.

И тут они стали орать друг на друга. И про безответную любовь, и про предательства… Лея замахнулась топором…

Но в этот самый момент сердце Тощего поняло, что Лея — самое дорогое, что есть у него в жизни. Мишка схватил девушку за руку, в которой она держала топор, другой рукой обхватил ее за талию, прижал к себе и крепко поцеловал… Время для них остановилось. Два любящих сердца, наконец, нашли друг друга.

Лея прервала поцелуй, но, не отдаляясь от Тощего даже на пару сантиметров, шепнула: «Сволочь ты…» И выронила топор.

— И я тебя тоже люблю! — произнес Тощий.

— Я жить без тебя не могу! — ответила девушка.

Тощий снова поцеловал Лею. От счастья, что испытывали эти двое, казалось, исходила настолько сильная энергия, что начали улыбаться все туристы в лагере. Даже Дарьян с подбитой ногой растянул губы в улыбке. Они просто улыбались, беспричинно. Разве это не счастье?

Спустя время…

Вечером Могильников решил прогуляться вдоль утеса, спуститься к реке, чтобы побыть наедине с собой. Хотя с Дарьяном и удалось наладить более-менее нормальные отношения, он чувствовал, что злость на него в глубине души у сына все же таится. Это его расстраивало. Но доказывать Дарьяну свою невиновность в семейном конфликте, из-за которого тот ни один десяток лет думал, что его отец бросил беременную маму — он не стал. Посчитал, что пока рано. И слова Киры, сказавшей, что Дарьян сам должен почувствовать, что его отец — полная противоположность тому человеку, которого описывала его мать, тоже сыграли свою роль.

Могильников ушел. Дарьян сидел у костра и думал обо всем. Юля и Элина варили уху. Роман Александрович сидел у палатки на рыбацком стульчике Могильникова, что-то записывал в маленьком блокноте. Эдкевич ушел на поиски отличного кадра. Тощий с Леей сидели вместе на скале, смотрели на закат и молчали, наслаждались обществом друг друга.

Кира присела рядом с девушками — поварихами и тоже о чем-то задумалась.

Настроение Дарьяна заметила Юля.

— Эй, ты чего такой поникший? Из-за ноги?

— Нет, из-за отца, — нехотя буркнул парень.

— Все злишься на него? — снова спросила Юля.

— Никак не могу смириться с тем фактом, что он нас бросил. Бросил маму, когда она еще беременной была. Не могу ему этого простить… Никак.