Наблюдая за голландцами. Ниже уровня моря

Эти мысли приходили мне в голову, когда мы шли по перекопанному Амстердаму. Я подумал, какие разные представления об идеальном мире должны быть у приказчика сырного магазина, королевы Нидерландов, у грустного пейсатого еврея, прильнувшего к гранильному станку, да даже, наконец, у этого психа с голой, покрытой гусиной кожей задницей! И если бы какой-то высшей силе вздумалось в один прекрасный миг воплотить все эти идеалы в жизнь, это и стало бы концом мира.

Наконец мы добрались до автомобильной стоянки. Машина была в целости и сохранности, и нам пора уже было ехать в Амерсфорт — как и в Гауде, надо было успеть до семи вечера. Правда, в запасе было еще часа два с половиной, поэтому Альберт предложил заехать в Наарден — небольшой старинный городок, выстроенный вокруг средневековой крепости. Это тихий и замечательно гармоничный город с узкими мощеными улицами и тщательно оберегаемыми старинными домами. Никаких новостроек в центре нет, на центральной площади, как всегда, церковь пятнадцатого века — Альберт говорит, что если церковь выстроена позже, чем в шестнадцатом веке, это уже не город, а деревня.

Ему вдруг пришла в голову мальчишеская идея выпить холодной кока-колы. Мы сидели на террасе крошечного ресторанчика и, жмурясь на яркое весеннее солнце, потягивали ледяную коку. Думать ни о чем не хотелось — оказывается, эта сонная площадь, солнце и холодное питье было именно тем, что нам нужно после суетливого и шумного Амстердама.

Кинув последний взгляд на массивные крепостные стены, мы пошли к машине. Пакет с лимбургским сыром, прикасаясь к ноге, буквально обжигал кожу.

По дороге мы попали в получасовую пробку, но все же добрались до гостиницы вовремя.

Занеся вещи в номер, я бросился к заветному свертку. Развернул фольгу и понял, что не обманулся в своих ожиданиях — запах был такой, как будто развязали мешок с портянками батальона солдат после трехдневного марш-броска в джунглях. Я положил ломтик в рот и закрыл глаза. Ах, какой ты… нежнейший, с мягкой оранжево-золотистой корочкой, тающий во рту, слабосоленый и в то же время острый, с тонкой ореховой горчинкой… Соткан, как кто-то сказал, из младенческих вздохов, не более того…

И ведь, наверное, не я один клюнул на волшебный пушкинский эпитет. Не может быть, что никого на задел образ этого славного живого сырка, добродушно косящегося на нетленный страсбургский пирог — что это ты у нас такой нетленный? Я, например, очень даже тленный, носом потяните, но я же — живой…

Будь это в наше время, лимбургские сыроделы должны были бы на руках носить Александра Сергеевича за такую рекламу.

Но я могу смело сказать, что мое сознание отравлено навсегда, и мир никогда не будет таким, каким он был до того, как я попробовал лимбургский сыр.

ПОЕЗД ОПОЗДАЛ, НО Я ПРИШЕЛ ВОВРЕМЯ

Накануне вечером, после лимбургского сыра, традиционной рюмки водки и бутылочки «Грольша», Альберт осторожно предложил поехать в Утрехт на поезде.

— Ты же видел, в какую пробку мы сегодня угодили, — сказал он. — А опоздать было бы невежливо.

Для Альберта Утрехт — город его студенческой молодости и участия в группе Сопротивления, спасавшей евреев от нацистов. Накануне Альберт позвонил своему товарищу по Сопротивлению Яну М., который еще за два месяца до этого выразил желание быть нашим гидом в Утрехте.

Я убедил Альберта, что, если выехать с хорошим запасом, мы не опоздаем, а после насыщенного дня будет совсем неплохо, если машина подвезет нас прямо к двери отеля.

Мы выехали за час с лишним (расстояние между Амерсфортом и Утрехтом не больше тридцати километров) и в самом деле попали в небольшую пробку. На подъезде к Утрехту небо потемнело, в тучах запрыгали молнии, и полил проливной дождь, к счастью, быстро утихший.

Как бы то ни было, за полчаса до назначенного срока мы уже были на вокзале в Утрехте — у статуи так называемой голой леди. Это небольшая, грязноватая мраморная скульптура, изображающая некую музу, держащую над головой колесо с крыльями, — надо думать, музу железной дороги. Эта голая леди была еще в тридцатые годы подарена то ли железной дорогой профсоюзам, то ли профсоюзами железной дороге. Чтобы быть до конца честным, признаюсь, что «профсоюзы» и «железная дорога» — единственные слова, которые я опознал в довольно длинной надписи по-голландски, а задавать лишних вопросов не хотелось, поскольку эти сведения, как говорят в американских судах, «irrelevant» — для рассматриваемого дела значения не имеют. Происхождение скульптуры и ее художественные достоинства и в самом деле не имеют значения, но, как оказалось, в годы войны голая леди играла довольно важную роль — это было условленное место встреч участников Сопротивления. Если существовала опасность слежки, надо было насвистеть первые такты третьего соль-мажорного скрипичного концерта Моцарта, из чего мы делаем вывод, что культурный уровень сопротивляющихся был довольно высок.