Наблюдая за голландцами. Ниже уровня моря

Встреча была назначена на десять. Мы погуляли немного по гигантскому новому вокзалу, представляющему собой нескончаемую галерею магазинов и кафе, и вернулись к нашей голышке. Ян М. еще не появился. Не появился он и в десять минут одиннадцатого, и в пятнадцать. На Альберта было жалко смотреть — он, как уже было сказано, отнесся к своим обязанностям организатора поездки крайне серьезно. Он дважды сбегал в туалет, предлагал выпить кофе, поесть, покурить — любыми средствами пытался скрасить непредвиденную задержку.

Наконец, в двадцать минут одиннадцатого, я заметил приближающегося к нам седого элегантного господина небольшого роста, соответствующего данному Альбертом словесному портрету. Это и в самом деле оказался Ян.

— Поезд опоздал, но я пришел вовремя, — сказал он с нажимом и поглядел на всех нас по очереди… не пронзительным, а я бы сказал — интенсивным взглядом, проверяя, какое впечатление произвела эта дикая фраза.

Я хотел было углубиться в анализ причин и следствий опоздания поезда, но Ян, не давая опомниться, повел нас в буфет, где мы выпили кофе и съели по какой-то, как говорят, выпечке, оказавшейся на поверку слоеным пирожком с мясом — точь-в-точь как когда-то продавали на советских вокзалах по пятнадцать копеек. Я подозреваю, что это какой-то специальный вокзальный рецепт. Надо сказать, что кофе, где бы мы его ни пили, всегда был превосходный — крепкий, душистый, только что сваренный.

По дороге к главной туристской достопримечательности Утрехта — собору — мы зашли в какой-то уютный дворик, и Ян сообщил, что вот именно в этом доме почти шестьдесят лет назад он и познакомился с Альбертом. Дом как дом — дверь, как и везде в Голландии, глубокого черного цвета, в обрамлении светло-серого портала и кремовых наличников. Вообще в Голландии цвета фасадов отличаются от шведских — если в Швеции преобладают абрикосовые и зеленоватые оттенки, то в Голландии фасады главным образом цвета очень и не очень крепкого чая и необработанного янтаря, иногда сероватые, а оконные рамы не обязательно белые. Любопытно, что окна в Голландии, как правило, намного больше, чем, скажем, в Германии, — те, похоже, строили дома с задней мыслью, что окна, скорее всего, придется использовать в качестве бойниц.

— Мне сказали, что если я хочу присоединиться к движению Сопротивления, то должен прийти в этот дом, — сказал Альберт, — и, подумав пару дней, я позвонил в дверь. «A-а, Бурман, — заметил Ян М. шестьдесят лет тому назад, — а мы тебя ждали». То есть они меня знали лучше, чем я сам, — шепнул мне Альберт.

Глаза его сверкали — то ли от обиды, что кто-то знал его лучше, чем он сам, то ли от гордости, что в нем не ошиблись…

…А собор действительно примечательный, и в прямом, и в переносном смысле. В прямом — потому что его стадесятиметровая колокольня видна чуть ли не со всех точек Голландии (метафора — могли бы и сами догадаться), это самое высокое здание в стране. История собора начинается ни более ни менее как с 48 года после Рождества Христова, когда римляне заложили форт вблизи переправы на Рейне (кстати, переправа на староголландском называлась trecht, отсюда и идет название города)[2]. В середине 600-х годов франки построили на развалинах форта солдатскую церковь в честь своего национального святого — св. Мартина, но просуществовала она недолго: фризы, вышибив франков, церковь конечно же разрушили.

И все-таки в 695 году приезжий епископ по имени Виллиброрд вновь основывает церковь под старым именем — Св. Мартина. Отсюда и началось христианство в Северной Голландии. В течение последующих пятисот лет церковь неоднократно разрушалась из-за пожаров и наших друзей-викингов, но ее каждый раз восстанавливали, пока в 1253 году она не сгорела окончательно.

Долго ждать не пришлось. В 1254 году был заложен первый камень в основание готического собора (каждый раз, когда я слышу торжественно произносимое слово «готический», вспоминаю его сомнительное происхождение — готы, т. е варвары, готический — варварский). Собор был окончательно достроен к 1520 году, когда уже стояли и гигантская церковь, и соединенная с ней роскошной деревянной галереей еще более гигантская, почти непостижимая для тех времен колокольня.

Но дерево — материал не для истории. В 1674 году на город обрушился невероятной силы ураган, и всю эту огромную галерею просто-напросто сдуло, так же как и большинство городских построек. Но церковь и башня, построенные на сработанном рабами Рима фундаменте, устояли. С тех пор галерею так и не восстановили. На ее месте после войны поставили довольно уродливую статую свободы — местные жители ее почему-то ненавидят и называют «б… с мороженым» — факел в ее руке и впрямь больше всего напоминает изрядный фунтик мороженого.

Церковь внутри очень торжественна благодаря в первую очередь двум сравнительно новым (в отличие от Гауды) гигантским мозаичным витражам и огромной гробнице некоего адмирала, выполненной с поистине готической роскошью.

Такое обилие подробностей об одной-единственной церкви объясняется тремя причинами: