Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля

Внезапно Абель почувствовал непреодолимое желание немедленно оказаться дома. Он был готов отдать руку или ногу, только бы вернуться к холстам и мольберту – пусть даже голодным, оборванным и без гроша в кармане.

Но никакая сила не могла бы заставить его пуститься сейчас в обратный путь.

Над головой медленно раскачивалась подвешенная на цепях масляная лампа, так что Абелю казалось, будто он сидит в каюте корабля, а за окном простирается безбрежное море. Тень лампы на желтой бамбуковой стене походила на дым от мерно раздуваемых кузнечных мехов.

Лампа раскачивалась у потолка, как колокол.

Абель не сразу понял причину.

Земля загудела, дом содрогнулся, снаружи донеслись крики «Линду! Линду!», что означало «землетрясение».

Вулкан снова проснулся, и на этот раз его черное жерло дышало огнем.

Они стояли у края площадки – несколько сотен человек, населявших царство Семуру. Вулкана не было видно, но Абель расслышал слово, которое повторяли собравшиеся – «лахан», что означало «затопление».

Вскоре из кратера хлынула лава – пылающая масса, осветившая гору, покрыв ее красно-желтыми полосами.

Лава поднялась над жерлом и хлынула вниз, обрисовав в небе острый конус. Она заполняла ущелье за ущельем, как будто вылизывая склоны горы огненными языками, которые постепенно сливались друг с другом. Над площадкой нависла мертвая тишина. Кучка людей замерла у подножия огнедышащего гиганта.

Вскоре раздался шум, а потом заревел огонь. Это полыхала темара на склоне. Она горела, как спичка, и Абель замер, охваченный зрелищем стекающей лавы. Потом поток остановился, и все потемнело.

Но гора стояла, освещенная пылающими, как факелы, деревьями. Горящие иголки темары, словно искры, летели на землю. Абель вдруг понял, что это и есть ответ на мучивший его вопрос, однако не мог его истолковать.

Он почти не сомневался, что в эту ночь, самую одинокую на его памяти, Семуру проснулся ради него.

Но когда Анна – женщина с глазами цвета морской волны – получила его письмо, написанное в ночь великого отчаяния и сильно отличавшееся от предыдущих, она ответила, чтобы Абель немедленно возвращался домой.

Она посоветовалась с его учителями из школы искусств, и они поддерживают ее решение. А отец готов влезть в долги, чтобы собрать денег на билет сыну. Абель отказался, но Анна настаивала.

Шел четвертый год его пребывания на Яве. Второе письмо далось Анне тяжело. Она намекала, что Эстрид не может больше ждать. Для них с Сультом она как родная дочь, и им больно видеть, как девушка угасает. Она уже не так молода. Абель ведь не хочет сделать ее несчастной на всю жизнь? Пусть же по крайней мере даст ей свободу.

Она просила его расторгнуть помолвку.

Абель получил и это письмо, однако не нашел в себе силы последовать материнскому совету.

Он работал как сумасшедший, как проклятый, и на горных кофейных землях, и на дальних плантациях. Он огрубел, ожесточился, как это бывает с чувствительными людьми в таких ситуациях. Он взялся бороться с болезнью растений – и вступил в конфликт с владельцами плантаций. Их интересовала только прибыль, до поры в виде мешков с зерном, которые впоследствии должны быть обменены на деньги. А лечение кустарников грозило вылиться в немалую сумму.

Против Абеля строили козни. А он впадал в ярость, но оттого работал еще ожесточеннее. Иногда он бывал несносен, и тогда не только рабочие на плантациях, но и личные слуги становились ему поперек дороги.

На седьмой год его пребывания в Индонезии яванский кофе окончательно упал в цене. Ржавчина опустошала плантацию за плантацией, поля у подножия Семуру пожелтели. Только тогда Абель выполнил то, чего требовала от него Анна, – расторг помолвку с Эстрид, после чего стал мучиться приступами лихорадки, угрожавшей его жизни.

Абель на много дней впадал в забытье и бредил в своем доме в Темпорсарие – что означает «глубокий источник», – где оставался и управляющим, и единственным рабочим. Окрепнув, Абель покинул плантацию, от которой ему больше нечего было ждать. Надежд на выплату процентов не осталось, а для того, чтобы затеять судебный процесс, тоже требовались средства.

Обручальное кольцо Эстрид он так и не вернул и увез с собой на Борнео в жестяном чемоданчике. Иногда Абель вспоминал о нем в письмах Анне, когда просил ее передать привет Эстрид и ее брату Ивару, если доведется с ними встретиться. «Таких людей в моей жизни больше не будет, – признавался Абель. – Я не имею сил написать им об этом лично, но кольцо при случае передам».

Это кольцо оказалось в старой сумке, которую мы нашли, когда убирались в сараях в Эльхольмсвике. Я знаю, что после смерти дедушки Абеля Си взяла его себе. Она вставила в него кусочки золота, которые дедушка привез с Борнео, и с тех пор всегда носила на пальце.

Однажды под Рождество, когда ее машина увязла в сугробе, Си уронила кольцо в снег. Мы вместе его искали, но так и не нашли.

О дальнейшей его судьбе мне ничего не известно.

Глава X

Что мне еще рассказать?