Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля

Кое-кому из голландцев удалось сколотить здесь баснословное состояние на посреднических операциях, и в будущем Оскар тоже видит себя маклером. Он цепляется за любую возможность, однако не стоит уподобляться некоторым несчастным европейцам, хватающимся за любые безумные аферы. Такие компании не для него, писал Оскар. Слава богу, с головой у него все в порядке (в этом месте Анна, которая переводила письмо Сульту, рассмеялась, однако тут же прикусила губу), а работы он не боится.

В ближайшее время они вряд ли увидятся, писал Оскар. Разве годика через четыре, когда он накопит достаточно денег, чтобы открыть собственное дело на родине. И там уж можно будет готовиться к свадьбе (здесь Анна одобрительно кивнула, словно заглаживая вину за неуместный смешок), потому что только тогда и не раньше он сможет жениться на Марии. Родители должны простить Оскара за то, что редко им пишет. Он работает почти круглые сутки, а ведь невеста тоже ждет весточки.

Глухонемой следил за движениями Анны, не меняясь в лице. Он сидел на своем обычном месте за столом. Его красивое лицо скрывала тень, руки лежали на скатерти. Абель не мог понять, что отец думает об отъезде старшего сына. Разве не были они всегда чужими друг другу? Оскар никогда не интересовался тем, чем занимался отец. Еще подростком он привык говорить о нем не иначе как в снисходительном тоне.

Однако перед самым отъездом Сульт пригласил Оскара к себе в мастерскую, где они провели несколько часов за закрытой дверью наедине. Оскар вышел оттуда красным, как рак.

О чем они беседовали? Оскар молчал. Вероятно, этот разговор Сульт планировал давно. Быть может, речь шла о будущем Оскара, не исключено, что и о его спешном увольнении из военно-морского училища. В адресованных родителям письмах брата Абелю слышались заискивающие нотки, словно тот пытался в чем-то убедить не только отца, мать и Абеля, но и самого себя.

В целом тон писем оставлял у Абеля странное впечатление. Непривычно серьезный, он казался неискренним. Однако успехи Оскара впечатляли. У Абеля не оставалось сомнений в блестящем будущем брата. Голландские слова, которыми изобиловали письма Оскара, звучали как заклинания – волшебный ключ к счастливой жизни в далекой стране.

В июне, накануне праздника летнего солнцестояния, Абель увидел в газете объявление о смерти Сары. Безутешный супруг остался с маленьким ребенком на руках. Абель сидел за письменным столом, а в ушах у него отдавался гул раскачивающегося медного колокола. Тут он заметил, что газета в руках дрожит. На мгновение Абелю показалось, что он стоит на узком перешейке посреди клокочущего моря. Словно Оскар улетел в небо, пробив в нем брешь, на землю устремились мощные воздушные потоки. И на земле начался хаос.

Смерть Сары свидетельствовала, что теперь возможно все. Потому что Оскар, который был в ней виноват, ушел безнаказанным. Головокружение не проходило несколько дней. Абелю чудилось, что Земля сошла со своей орбиты и под ногами разверзается пропасть. Вскоре Абель повстречал на улице приятеля Отто, который подтвердил, что Сара покончила с собой. Она сделала это в состоянии глубокого душевного смятения.

Абель долго носил объявление в кармане. Он не мог найти в себе силы написать Оскару. Но в конце лета вырезка снова попалась ему на глаза. И тогда Абель вложил клочок газеты в конверт, на котором вывел имя и адрес Оскара в городе Сурабая. Он хотел сопроводить листок какими-нибудь разъяснениями, но мысли в голове путались. В конце концов Абеля хватило только на короткое приветствие, под которым он поставил свою подпись.

Ответ пришел спустя несколько месяцев.

Тон адресованного Абелю письма был вполне доброжелательным. Оскар писал о погоде, климате, своих делах и о том, как скучает по их совместным морским прогулкам. В конце стоял постскриптум: передавай привет шхерам и «Триумфу».

Больше ничего. Все, что Оскар успел настрочить, когда у него выдалась свободная минутка.

Абелю нравилось в Грипсхольме, он любил запах гипса, свежей древесины и разговоры с рабочими. Там он измерял, вычерчивал, стучал молотком, выпиливал, носил камень и бревна, научился штукатурить.

Физический труд избавлял от ненужных мыслей. Осеннее солнце ложилось на стены золотистыми полосами. Присев отдохнуть в высокую оконную нишу, Абель иногда видел мелькнувшего в замерзшей траве зайца или косулю. А потом пришла зима, и выпал снег, положивший конец его сезонной работе. Теперь Абелю ее не хватало. Городские улицы казались ему тесными и грязными, а воздух – слишком тяжелым. В Грипсхольм он вернулся только в марте и снова оказался в кругу знакомых реставраторов и мастеровых.

Абель чувствовал себя одним из них, хотя и не работал с ними каждый день по причине занятости в художественной школе. Весной свет стал ярче и обнаружил новые трещины в стенах. Реставраторы трогали их пальцами, обмениваясь идеями и опытом. А затем подошел черед художников. Абель взобрался на высокую приставную лестницу. Сантиметр за сантиметром обрабатывал он поверхность стены, готовя ее к нанесению краски и сусального золота.