Наблюдатель

Он подается вперед, и кончик погружается внутрь, медленно растягивая меня, пока я не стону от боли. Он больше, чем я ожидала, но это не невыносимо больно. После очередного толчка он оказывается глубже, а изгиб его члена проникает так, что я получаю вспышку волшебного удовольствия.

— Чёрт, — шиплю я, хватая его за бёдра, чтобы притянуть ближе. Если так пойдет дальше, то я отправлюсь через край после нескольких толчков. Аттикус подчиняется, двигаясь медленно, чтобы дать мне время привыкнуть, пока не доходит до толстого основания.

— Ты такая тугая, — бормочет он, медленно выходя и снова погружаясь в меня.

Я тяжело дышу, желая найти его губы, чтобы завершить момент поцелуем. Мои глаза закрываются, и я хватаю его за плечи, когда он начинает двигаться быстрее. Когда полностью привыкаю к его размеру, он яростно врывается в меня. Я не могу поверить, но мне нужно больше.

— Сильнее, — умоляю я, покачивая бедрами навстречу его толчкам.

— Да, милая. — Аттикус медленно выходит, а затем рывком погружается на всю длину, его большое основание растягивает меня до предела.

Я задыхаюсь, кусая Аттикуса за плечо, чтобы подавить всхлип, когда он погружается в меня полностью. Удовольствия и боли слишком много, и не могу удержать этот взрыв внутри себя. Я кончаю, крепко сжимая его внутри себя, и с моих губ срывается крик. Он еще несколько раз полностью погружается в меня, прежде чем его тело начинает дрожать.

— Блядь, Кэсси, — стонет он, когда оргазм захватывает и его, наполняя меня до краев теплым семенем.

Мы остаемся в объятиях друг друга в течении нескольких минут, размышляя о произошедшем. Когда его член немного расслабляется, он медленно выходит из меня, и теплый поток скользит вниз по моей заднице.

Тяжесть его тела покидает меня, когда он ложится рядом и смотрит на меня удивленными глазами. На минуту я чувствую, что нахожусь в другом мире, в котором мы можем быть вместе открыто.

К сожалению, это не так.

— Я имел в виду то, что сказал, Кэсси, — говорит он, его лицо находится всего в нескольких дюймах от моего. — Я полностью принадлежу тебе.

Я улыбаюсь ему и тянусь к мешковине, касаясь пальцами там, где предположительно должен находится его подбородок. — А я принадлежу тебе, Аттикус. Сделаю все что необходимо, чтобы быть с тобой. Если мне придется хранить наши отношения в секрете ото всех, то пусть будет так. Не хочу тебя терять.

— Ты правда готова к этому? — Он наклоняется ближе, и я представляю, как целую его. Может быть, когда-нибудь Аттикус снимет мешковину, и я с могу прижаться к нему губами. Не хочу, чтобы он прятался от меня.

— Да, — отвечаю я. — К тебе, к сену и всему остальному.

— Кэсси, я… — голос Аттикуса обрывается, и его глаза широко раскрываются от ужаса. Его рука тянется к горлу, и он отчаянно хватается за него, не говоря ни слова.

— Аттикус? — говорю я, приподнимаясь на локте, чтобы лучше его рассмотреть. — Что это? Что случилось?

Отчаянный стон вырывается из его рта, и он внезапно откидывается на спину, замерев и безучастно смотря в небо.

— Аттикус! — вскрикиваю я, бросаясь к нему, но он поднимает руку, не давая мне приближалась. Я смотрю на его руку, которая начинает пузыриться у меня на глазах.

Я не могу дышать, когда вижу, что все его тело пузыриться, словно кожа горит в невидимом огне. Аттикус закрывает глаза, и на его лице появляется гримаса боли, но он не кричит. Ему так больно, что он не в силах кричать?

— Что мне делать? — стону я, чувствуя безумный страх за него. Мы совершенно голые, находимся в глуши, и никто не придет на помощь, чтобы спасти жизнь Наблюдателю. Если даже я кому-то позвоню, меня сочтут сумасшедшей. — Аттикус, что происходит?

Глупо задавать ему вопросы, потому что он не в силах ответить, но я не могу заставить себя успокоится. Неужели он умирает прямо у меня на глазах? Или это происходит на каждый Хэллоуин?

Его кожа продолжает пузыриться, и мне кажется, что она вот-вот просто растает, но она начинает полыхать огнем. То, что начинается как маленький костер на его груди, мгновенно переходит в потрескивающее пламя, охватившее все тело, я в ужасе отступаю, чтобы не сгореть заживо. Мои полные слез глаза прикованы к этой ужасной сцене, и я не в силах отвести взгляд.

Я не понимаю и не осознаю то, что вижу перед собой. Эмоции сменяют друг друга со скоростью американских горок. Мне хочется кричать от бессилия, умолять прекратить все это, а затем ярость охватывает меня, когда я вижу, как пугало охватывает столп пламени.

В момент, когда я думаю, что сейчас все сгорит и поглотит нас обоих, пламя пропадает.

Огонь гаснет так же быстро, как и появляется, оставляя после себя невредимого Аттикуса. Только теперь он выглядит по-другому.