Наблюдатель

– Хотите, забирайте так, бесплатно. Продать свою работу для художника – символ признания. Мне это, в общем, безразлично. Оставлять у себя не хочу, иначе получится своего рода графическая анонимка. Оригинал и взгляд художника – это всё, что нужно, чтобы остановить мгновение. Взгляды посторонних, тем более без ведома художественного героя, – это уже анонимка. Вольные интерпретации зрителей образа и характера, небезупречное мастерство художника подменят правду мгновения домыслами и банальщиной.

«У меня сегодня приёмный день», – подумал я, вздрогнув при слове «наблюдаю» и глядя на свой портрет. Хотя стилистически это, скорее, шарж: изогнутый вопросительным знаком сутулый тип в очках, прижимающий к груди толстенную книгу. Первое, что пришло на ум, – «закос» под анимацию из паркеровской «Стены». Центром композиции служат мои ленноновские очки. Нынешняя молодёжь назвала бы такие очки поттеровскими. Гипертрофированно выпуклые, идеально круглые линзы и массивная чёрная оправа на рисунке превращают очки в бинокль. На самом деле оправа моих очков тонкая и металлическая. На очках-велосипедах сходство портретной и оригинальной физиономии практически исчерпывалось. Я взял рисунок. Внизу, посередине листа, значилось: «Beobachter» [4].

– Гоша [5], – представился художник и продолжил: – я прошёл по Английской, но там никто не хочет рисоваться, а статичных фигур в час пик не бывает по определению. Все бегут куда-то. Пришёл сюда, увидел вас и не смог удержаться. Вы так напряжённо наблюдали за рыженькой. Я бы сказал, не дыша. Но как женщина она была вам не интересна. Мне кажется, не ваш тип. Вы не думали с ней познакомиться. Здесь что-то другое. У вас поза и взгляд были отрешёнными, как у лаборанта, который следит за подопытной мышью и которому почти всё равно, выживет она или нет. Вы смотрели как будто чужими глазами. Эталон прозрачности и отстранённости. Мне бы как художнику такой взгляд! А, не слушайте меня, не обращайте внимания. И вообще, не моё это дело. Нравится портрет? Похоже?

– Портрет похож, – не стал я расстраивать Гошу, – а вот вы на художника как-то не очень…

– Художник – это состояние души. В моём случае это персональный путь свободы. Я, знаешь ли, – Гоша перешёл на «ты», – долго к этому стремился. И вот, свободен, как рыба в полёте.

– Птица, – поправил я.

– Что? Нет! Именно рыба! Птица в полёте не свободней пешехода на переходе. Для неё это обычное органичное состояние, не требующее самоотречения и сверхусилий. Я большую часть жизни прожил этаким жирным карасём. Теперь свободен. Жена ушла, живёт за границей.

«Знакомо», – подумал я.

– Точнее, не пришла, не вернулась в очередной раз. Это её свобода. Я чужую свободу тоже уважаю. Почти все свои бизнесы я продал. Я, было дело, занимался и этой аусенхандел, – он кивнул на мой словарь (ничто не укрылось от его внимания), – и много ещё чем. Кое-что припрятал в камышах, конечно, с этого и живу. Мне теперь много не надо. Зато – свободен. Вот, рисую. Всегда об этом мечтал. И только сейчас, в зрелом возрасте, понял, что в жизни по-настоящему ценно. Свобода внутренняя и внешняя. От всех. От себя и своих заморочек. От прошлого, от боли и обид, от обстоятельств, от власти, от золота и женщин. Обрубил якоря, расправил плавники – лечу!

– Вы считаете, что абсолютная свобода достижима? – я подумал, что разговор о свободе свободного художника со свободным же переводчиком-фрилансером не содержательней беседы о погоде двух пассажиров, ожидающих автобуса под навесом остановки во время дождя.

– Почему нет? – ответил Гоша. – Вот ты… Как тебя зовут?

– Иван.

– Ты свободен, Иван? Погоди, не отвечай! Свобода – это внутреннее состояние. Это не лавирование между «надо», «хочу» и «могу», не бесплодные попытки найти себя в этом треугольнике. Это не результат, которого можно достичь тренировками или диетой. Это не цель жизни, это сама жизнь и есть. Это нужно просто чувствовать. Каждый человек свободен, но не всякий это помнит, и не всякий находит смелость быть собой. Постарайся это понять, даже скорее вспомнить. И ещё: не забывай, что твоя свобода не должна ограничивать свободу другого.

«Неплохо…» – подумал я. Гоша ухватил мою сущность с одного взгляда, назвав меня лаборантом. Он не просто смотрел на меня, как на статичную модель для своего рисунка, он без труда прочитал обе стороны моей страницы, написанные на разных языках, как в моём словаре. С одного взгляда! Отсюда и бинокль, и беобахта. Не слишком выдающийся экспромт о свободе призван переключить моё внимание, чтобы я не чувствовал себя препарированной профессионалом лабораторной мышью. Карась-лаборант, наблюдающий за крысой-переводчиком, наблюдающим за мышью-рыженькой. Рекурсия…

– Я? Да, свободен. В том смысле, что давно сам себе командир. Жена, тоже бывшая, тоже за границей, на работу к девяти не нужно: она сама приходит по электронной почте, крыша над головой имеется. Есть время на чтение, – я показал на словарь, который уже сообщил Гоше половину моей анкеты, – есть время на наблюдение за девушками.