Наблюдательница

На кухне семьи Сторм горит свет. В свете лампы видно двух человек, сидящих друг напротив друга. Филип и Лео. Мне любопытно, о чем они говорят. Любопытно, вызвал ли внезапный отъезд Вероники отца и сына на искренний разговор, который приведет к переменам к лучшему.

Я послала Лео эсэмэс перед тем, как завести машину.

Твоя мама в порядке. Она с тобой свяжется.

Лео ответил сразу.

Знаю. Сейчас с ней говорю.

Я поворачиваюсь к дому напротив, где уже провела половину отведенного времени. В отличие от дома семьи Сторм, в моем темно. Но сестра внутри и ждет меня. Может, даже заснула, хотя я в этом сомневаюсь. Я не звонила ей, только отправила эсэмэс. Я написала, что еду, но про книгу я не упоминала. Остается только узнать, прочитала она на самом деле или нет, подумала я, открывая входную дверь В любом случае я должна ей все рассказать. Все. Я скидываю туфли, вешаю куртку и кричу: «Эй», но никто не отвечает.

Сестра сидит в темной кухне на том же месте, где я провела столько часов. Думаю, она видела в окно, как я возвращаюсь. На столе перед ней лежит стопка листов, которые я распечатала днем. Даже в темноте от нее не скрывается, что я в чужой одежде, а на лбу – пластырь, и сестра спрашивает, что случилось. Но голос у нее отсутствующий, как будто мыслями она где-то далеко.

Я осторожно кладу ключ на столешницу. Сомнений в том, что она все прочитала, не осталось. Как и вопроса, поняла ли она, о ком я писала.

– Сколько ты прочитала, прежде чем поняла?

– Прежде, чем поняла, что речь идет о тебе и Петере?

Я киваю.

– Я догадалась, когда прочитала о… шраме.

Меня тянет прижать руку к животу, кончики пальцев так и чешутся, и я борюсь с этой старой привычкой. Больше мне нечего скрывать. Правда вышла наружу. Я сама ее выпустила.

– Только ты мне сказала, что это следы операции по удалению аппендицита. Думаю, выдумка про колючую проволоку со мной бы не прошла.

Наверное, нет. Мы с сестрой были в курсе всех происшествий в детстве, всех шишек, ссадин и синяков. В детстве мы были очень близки.

– Томас, – вспоминает она, – твой первый парень. Я плохо его помню. Видела его только пару раз.

Я переминаюсь с ноги на ногу. Мне неловко от упоминания его имени.

– Мы собирались жить вместе, – говорю я.

Сестра медленно качает головой.

– Я и не подозревала, что у вас все было так серьезно. Я думала, это только подростковая влюбленность и что это пройдет.

Сестра много лет жила за границей, переезжала с места на место. Неудивительно, что она мало помнит подробности личной жизни младшей сестры в тот период. Но настало время просветить ее на этот счет.

– Мы начали встречаться еще подростками, но на момент разрыва мне был двадцать один год.

В глазах сестры мелькает понимание. Она молчит какое-то время, потом задает вопрос:

– То, что мама мне рассказала, об анорексии. Как она связана с этими событиями?

Я опираюсь на столешницу.

– Я перестала есть, когда узнала, что Томас мне изменяет. Это произошло неосознанно. У меня просто не было аппетита. Я сильно исхудала, но это не было анорексией. После всего, что случилось… что я сделала, что хотела сделать… мне было ужасно стыдно. Я взяла с мамы слово, заставила ее поклясться, что она никому не расскажет. Она могла говорить все что угодно, но только не правду.

Сестра повернулась к окну. Может, мы думаем об одном и том же. О тайне, которую сохранила мама. О том, о чем она предпочла умолчать.

Сестра не удерживается от вопроса:

– Ты не хотела, чтобы она рассказывала мне, твоей сестре?

– Особенно тебе.

Интересно, ненавидит ли она меня теперь. Она тоже отвернется от меня сейчас, когда я наконец ей доверилась?

– Ты же видишь, что эта история сделала с папой, – добавляю я.

Она спрашивает, что я имею в виду. Я объясняю, что наши с отцом отношения кардинально изменились в тот вечер, когда они с матерью вернулись домой раньше запланированного и обнаружили меня в прихожей в полубезумном состоянии. Сперва он, конечно, сочувствовал мне, пытался помочь. Но когда мне стало получше, отстранился и не мог смотреть мне в глаза. Чувствовал ли он страх или отвращение ко мне, я не знаю. Как и не знаю, были ли они вызваны тем, что я сделала с собой, или тем, что собиралась сделать с Томасом. Знаю только, что постепенно мы все больше и больше отдалялись друг от друга.

– Это все моя вина. Что он так поспешно переехал после смерти матери. Я всегда знала это, и мне очень стыдно, что мой поступок так повлиял и на ваши с папой отношения тоже. Это от меня, а не от тебя он старался держаться подальше…

– Элена, ты не виновата в том, что он повел себя как дурак.

Слова застревают у меня в горле.

– Извини.

За то, что я натворила. За то, что лгала тебе все эти годы.

Она встает, идет ко мне, подходит все ближе и ближе, пока не становится совсем рядом.

– Тебе, должно быть, было очень тяжело. Даже представить не могу, что ты пережила, наверно, никто не может представить. Когда я думаю обо всем, через что ты прошла… а я даже не подозревала… и не могла тебе помочь.