Наблюдения, или Любые приказы госпожи

О чем ты думаешь? Ну и вопрос. Мне сроду никто не задавал такого вопроса.

Остаток утра миссус показывала мне, какие работы нужно делать по дому, а после обеда послала меня в Соплинг купить ячменных лепешек. Соплингом называлась ближайшая деревня, и меня разбирал смех всякий раз, когда я слышала это название, уж больно оно походило на слово, каким обозначают то, что вы из носа высмаркиваете. Когда настало время идти, миссус проводила меня за огород и показала кратчайший путь — по тропинке через поле под названием Каубернхилл, а потом по проселку до перекрестка с Большой дорогой, где и находится деревня.

— Не задерживайся, — говорит она. — Лепешки мне понадобятся сегодня днем. Купишь — и сразу обратно.

— Да-да, — отвечаю. — Бога ради, женщина, не кудахтай как курица.

Нет, конечно. На самом деле я сказала: «Разумеется, мэм» — и взяла у нее монетки. Потом сделала изящный реверанс и пошла прочь. Миссус так мило держалась со мной все утро, я почти забыла о ее ночных чудачествах.

От Каубернхилла я осталась далеко не в восторге, там оказалось коровьего навоза по колено, хорошо хоть сами коровы паслись в тот день на другом поле. Небо было цвета овсянки, съеденной мной на завтрак, но день стоял безветренный и не особо холодный. По пути я громко распевала песенку собственного сочинения, правда пока у меня было только два куплета с припевом, а дальше я еще не придумала.

Немного погодя я подошла к маленькому полю, посередь которого внаклонку стоял мужчина, разглядывая землю. Не желая привлекать внимание, я перестала петь, едва его заметила. Но когда я проходила мимо, мужчина выпрямился и уставился на меня. Он был низкорослый, худой и постоянно сплевывал под ноги. Позже я узнала, что это Бисквит Кротки, один из фермерских работников. Он стиснул кулаки и воззрился на меня с таким негодованием, будто увидал самого Сатану, праздно разгуливающего по проселку. Я на всякий случай помахала рукой и поздоровалась, ведь он мог оказаться моим новым соседом. В ответ мужчина харкнул и смачно сплюнул на землю, но по нему было видно, что это всего лишь очередной плевок из многих тысяч, которые он делает за день, а потому было бы несправедливо сказать, что плевок адресовался именно мне.

Слава богу дорога скоро повернула за живую изгородь и стала спускаться вниз. Я вздохнула с облегчением, скрывшись от глаз неприятного типа. Вскорости я вошла в деревню. Тогда, до открытия новых угольных рудников, деревня была гораздо меньше нынешнего и населена главным образом углекопами да ткачами, чьи дома теснились вокруг Перекрестка и беспорядочно тянулись по обеим сторонам Большой дороги. Я поискала там кофейню или еще какое-нибудь развлекательное заведение, но меня ждало горькое разочарование. Правда на одном краю деревни находилась таверна под названием «Гашет», а в двух шагах от Перекрестка — маленькая гостиница «Лебедь». Двумя другими достопримечательностями здесь были старая кузница и лавка, служившая одновременно пекарней, бакалеей и почтовой конторой. На улице играли с полдюжины чумазых ребятишек, бродили два шелудивых пса, стояли несколько запряженных телег и двуколок. Ни даже какого-нибудь захудалого театрика или танцевального зала. На единственном общественном здании красовалась вывеска, извещавшая, что оно арендовано масонской ложей, обществом «Вольных садовников». Я была ужасно разочарована. В окне лавки висело объявление о званом вечере, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что он состоялся в прошлом месяце и не здесь, а в соседней деревне под названием Смоллер. Несмотря на острое желание выпить пару-другую кружек пива, я прошла мимо таверны и гостиницы, не сворачивая. Заявиться домой навеселе в первый же рабочий день значило бы нарваться на страшные неприятности. Кроме того, мне не хотелось сердить миссус, помогшую мне начать новую жизнь.

В лавке пахло леденцами, табаком, скисшим молоком, и там никого не было, кроме плешивого мужчины за прилавком, бакалейщика Хендерсона. И как вы думаете, что он сделал, когда я поздоровалась? Скрестил руки поверх часовой цепочки, зевнул и уставился в потолок. Я знавала таких типов и умела не обращать внимания на подобные наглые выходки. А потому перешла сразу к делу.

— У вас есть ячменные лепешки, мистер? — спросила я и тотчас увидела их в витрине на прилавке, но прежде чем я успела продолжить, Хендерсон помотал головой.

— Нет. Ячменных лепешек нет.

Я изумленно вытаращилась на него, потом указала на витрину.

— А как насчет вон тех?

— Они отложены.

— Отложены? Для кого?

— Для жителей Соплинга и нашего округа.

— В таком случае, — заявила я, — можете продать мне шесть штук, потому что меня прислала за ними моя хозяйка, проживающая в «Замке Хайверс», который наверняка относится к вашему округу, поскольку находится всего в миле отсюда.

Мои слова заставили Хендерсона призадуматься. Пару-другую секунд он свысока разглядывал меня, потом наконец осведомился:

— А ты, собственно, кто такая?

— Я новая служанка в «Замке Хайверс».

Он презрительно хохотнул.

— Новая служанка. Ну да. А что сталось с прежней?