Наблюдения, или Любые приказы госпожи

Никакого плана у меня не было. Правду сказать, я понятия не имела куда направляюсь. Я просто бежала вдоль железной колеи. Несмотря на шум в голове, бежать было приятно. Я двигалась ритмично, раз-два раз-два. Я просто бегущая девушка, вот и все. Спустя какое-то время — может пару минут, а может гораздо больше — я достигла станции. Похоже скоро ожидался поезд, потому что на платформе стоял народ и смотрел на меня, бегущую вдоль железного пути. Они тут ждут поезда, а вместо него к станции пыхтя приближается какая-то девица. Почему-то мне стало страшно смешно. Все эти люди таращатся на меня с изумлением, а иные с КРАЙНИМ неодобрением, оно написано у них на физиономиях. Вы только посмотрите на бегущую там девицу! Она нарушает владения железной дороги, нарушает общественный порядок, нарушает нормы поведения! Все обвинения были справедливы, но я плевать хотела. Взобравшись на платформу, я волком уставилась на глазевших людей и в конце концов они отвели взгляд. Я стояла там как дура, не зная что делать дальше. Если бы подошел поезд, я б наверно запрыгнула в него, но поезд не подходил, а ждать не было терпения. Поэтому секунд через пять я опять пустилась бежать.

Я выбежала со станции и помчалась по дороге. Навстречу шел мужчина, направляясь к билетной кассе. Он разинул рот, словно собираясь заорать, но не заорал, а просто широко зевнул, потом еще раз другой третий, я отродясь не видала, чтоб зевали так долго. Когда мы поравнялись и разминулись, он все еще зевал. Ну надо же зевать с таким удовольствием! Мне казалось, у меня так уже никогда больше не получится.

Спустя время я остановилась и огляделась по сторонам. Я не имела ни малейшего понятия, где нахожусь. Справа тянулся ряд больших домов с деревянными воротами и бересклетовыми арками в садах, в поле позади них стояли теплицы. Ну я и побежала туда, нырнула в проем в живой изгороди и помчалась дальше — по болотистой пустоши, где не было ни единого дерева, только высокие трубы и угольные отвалы вдалеке. В какой-то момент, пробираясь через вонючую черную трясину, я потеряла башмаки и промокла по уши. Бежать босиком была мука мученическая, но я не останавливалась. Немного погодя местность стала подниматься и болотистая пустошь превратилась в вересковую, с темной землей и рыжим кустарником по колено, идти по ней было все равно что вброд против течения и вскоре мои нога отяжелели. Я увидала вдали опушку леса и бросилась туда, но там оказался не лес, а просто узкая полоса деревьев. За деревьями пролегала изрытая ухабами дорога, и я зашагала по ней. Я все шла и шла, изредка проходя мимо заброшенных старых цехов с обвалившимися кирпичными стенами и торчащими как ребра балками. Уже начинало смеркаться, когда впереди показалась какая-то деревушка. Меньше всего на свете мне хотелось видеть людей, а потому я свернула с дороги и шла по полям, покуда путь мне не преградил длинный забор. Заглянув в щель, я увидала несколько ветхих сарайчиков, серый каменный домик и вход в какой-то тоннель неподалеку. Но ни единой живой души вокруг. Это был угольный рудник, закрытый на ночь, хотя тогда я не поняла этого.

К тому времени уже почти стемнело. Я нашла в заборе дыру и пролезла в нее, намереваясь переночевать в одном из сараев. Но оказалось и сам домик не заперт. Я зашла в него, там была только одна комната (видимо контора), вся обстановка которой состояла из старого стола, ветхого стула да закопченного камина. Ни занавески, ни тряпки какой, ни подушки, но по крайней мере там было чуток теплее, чем снаружи, и сухо. Я поплотнее закуталась в свою шаль и пальто Мюриэл и села в углу спиной к стене, обхватив колени и дрожа всем телом (мокрая от пота одежда стала холодной, когда я перестала двигаться). До сих пор я вообще ни о чем не думала, только бежала и шла куда глаза глядят, охваченная болью и ужасом. По размышлении я осознала, что чувствую себя хуже некуда. Меня бил озноб, голова раскалывалась. Я ничего не ела со вчерашнего дня. Должно быть я впала в забытье. Я вдруг начала грезить наяву, как выкину из барака эту рухлядь, куплю занавески, стол с креслом, маленький тюфяк и останусь жить здесь вместо того чтоб возвращаться в Глазго. Дурацкий план, сама знаю, но я все равно продолжала его обдумывать. Самое главное, чтобы никто не узнал что я здесь живу, тогда все получится, решила я. Мне придется добывать пищу по ночам. Потом я подумала, что наверно страшная боль, терзающая меня, утихнет быстрее, если я заставлю себя поплакать. Но слезы никак не шли. Я проговорила вслух «мамочка моя» — вдруг поможет? — но ничего не произошло. Я сказала еще раз «мамочка моя», но так и не заплакала. Тогда я стала повторять снова и снова «мамочка моя, мамочка моя, мамочка моя». А потом просто «мамочка, мамочка, мамочка».

Наконец подступили слезы, подкатили тугим комом к горлу и застряли там. А когда они все-таки хлынули потоком, это произошло совершенно неожиданно для меня. Я долго-долго плакала навзрыд, а после заснула мертвецким сном.

23 Отчаяние