Наблюдения над исторической жизнью народов

Вместо божества физического, совершенно чуждого, природой своего не могущего внушить сочувствия, вместо божества человекообразного, униженного до всех слабостей человеческих и потому оскорблявшего нравственное чувство, христианство проповедовало существо совершеннейшее и требовавшее нравственного усовершенствования от человека, существо отдельное и независимое от творения, но близкое к человеку, связанное с ним любовью, определяемое как любовь.

Но это определение не есть простое слово: установление религиозного отношения есть акт любви, в котором высказалось существо Бога. Религиозное отношение устанавливается, высокое учение проповедуется не посредством простого человека: Слово Божие, посредство религиозного союза не в книге, не в устах простого человека, это Сын Божий, воплотившийся, пострадавший, умерший для спасения людей.

Люди религиозные находят наконец себе настоящего Бога, Которого могут любить «всем сердцем, всей душой, всей мыслью», ибо этот Бог есть любовь, высказавший свое существо в деле искупления. Человек сознает различие между добром и злом: «язычники являют дело законное, написанное в сердцах своих»; дело религии очистить, направить, заставить сознание принести плод, родить дело, заставить человека принести жертву Богу; а жертва без огня не приносится, и доброе дело без побуждения не делается; побуждение же должно быть чистое и святое, такое побуждение есть любовь.

Отличительная черта религиозного человека есть сознание своей слабости, греховности, падения, невозможности нравственного очищения собственными средствами, и христианство вполне удовлетворяет ему учением об искуплении.

Христианство вполне успокаивает религиозного человека, потому что ставит наивысшее основание нравственности — любовь, основание незыблемое, вечное при всевозможных изменениях отношений между людьми, при всевозможных изменениях политических форм, на всевозможных ступенях цивилизации; христианство ставит общество, члены которого любят друг друга, как каждый из них любит сам себя.

Религия может измениться, когда человечество перерастет этот идеал, потребует идеала высшего, но так как это немыслимо, то для религиозного человека христианство есть религия вечная. Обращаясь же к его началу, он успокаивается тем, что оно находится в самой тесной связи с религией народа, который один из всех народов исповедовал единобожие, главное явление в истории которого есть борьба внутренняя и внешняя за поддержание единобожия против господствующего во всем мире многобожия. Этому-то народу, которого история есть необходимо история религиозная, священная, был обещан Тот, Которого христиане признают своим Богом Искупителем, и, таким образом, оба откровения, оба завета находятся в необходимой связи.

Для объяснения успехов христианства говорят о приготовлении к нему человечества посредством философии, которая подкопала многобожие, проповедовала единобожие и некоторые другие истины, вошедшие в круг христианского учения. Но историк обязан прежде всего различать эти две сферы — философскую и религиозную; истина философская достигается холодным умственным процессом; истина религиозная усваивается горячей восприемлемостью чувства. Философское учение по природе своей есть достояние немногих. Если некоторые из этих немногих приняли христианство и защищали его своими средствами, то другие их собраты явились злыми врагами христианства.

Явление обращения философов в христианство показывало только, что умственная развитость, соединенная с обширными познаниями, не исключает религиозного чувства; тогда как люди нерелигиозные, безусловные поклонники разума человеческого, веровавшие единственно в его средства, относясь презрительно и враждебно ко всякой религии, отнеслись точно так же и к христианству. Таким образом, если бы философия и могла приготовить к христианству, то — ничтожное число людей религиозных и вместе знакомых с философскими учениями.

Но мы знаем, что христианство явилось среди народа, знаменитого своей религиозностью, но нисколько не знаменитого развитием философии, науки вообще, — народа, который «знамения просил, а не премудрости искал», и в этом-то народе христианство проповедовалось и принималось среди людей самых простых, у которых уже никак нельзя предположить философского приготовления.

По выходе христианства из еврейского народа во все концы вселенной мы видим то же самое явление: к нему обращаются толпами люди простые, в которых также нельзя заподозрить философского приготовления; наконец, к нему обращались целые народы грубые, варварские, и это обращение всего лучше показывает, что для успехов христианства вовсе не нужно было философского приготовления.