Наблюдения над исторической жизнью народов

Хотя, разумеется, обособление этих частей арийского племени в различных местностях Европы должно было с самого начала повести к образованию племенных особенностей, отразившихся на языке, но мы не можем определить, с какого времени эти особенности становятся резки, с какого, например, времени кельты, славяне, литва, германцы, то есть арийцы с берегов Луары и арийцы с берегов Дуная, арийцы из Ютландии и арийцы с берегов Вилии, перестали понимать друг друга. Надобно положить, что это явление произошло очень не скоро, принимая в расчет продолжительное пребывание их в самых простых формах быта. Когда они на памяти истории начали сталкиваться, то понимали ли они при этом друг друга — мы этого не знаем.

Сами они ничего о себе не сказали, это были народы-дети, еще не говорящие (infantes). Народы возрастные, имевшие с ними дело, плохо различали их по племенам; отсюда и для нас мало возможности достигнуть этого различения; отсюда скудные результаты многочисленных исследований о племенных границах под руководством языка, названий местных и личных; пойдет исследователь искать кельтов — и везде их найдет; то же случится и с тем, кто пойдет искать славян, и с тем, кто пойдет искать германцев, уже не говоря о необходимых при таком искании натяжках.

Слово звучит прямо из известного языка, например славянского, по-видимому, можно успокоиться; но как узнать, в какое время это слово исчезло из языков кельтических и германских и стало исключительно собственностью славянских?

А без этого знания какое ручательство для исследователя, что он действительно попал на следы славянского племени? Наконец, смуту увеличивает заимствование слов, особенно собственных имен, одним народом или племенем у другого, что мог легко замечать Иорданд в VI-м веке.

Само собою разумеется, что мы должны забыть ненаучные побуждения, которые иногда заставляли исследователя стараться доказать древность пребывания известного племени в Европе, как будто бы такое доисторическое или неисторическое существование могло что-нибудь прибавить к истории народа, как будто бы европейская почва сама по себе давала какое-то благородство народам. Но если между арийскими племенами, позднее прибывшими в Европу и населившими ее средние и северные части, трудно провести резкую границу (в чем, разумеется, виноваты народы образованные, оставившие нам известия о них, греки и римляне, не отличавшиеся точностью своих показаний относительно главного племенного отличия, языка), то резко отличались эти арийские племена Средней и Северной Европы от своих собратий, прежде них пришедших в Европу и занявших южные ее оконечности; это различие кроме языка заключалось во внешнем виде и образе жизни.

Обитатели трех южных полуостровов отличались сухощавостью, смуглостью, черными волосами и небольшим ростом; племена, жившие к северу от них, отличались белизною кожи, белокурыми волосами, высоким ростом и вообще массивностью тела.

Что касается быта племен, то относительно галлов мы имеем дело с народом, который не успел основать сколько-нибудь крепкого государственного тела ни в границах целого племени, ни в границах известных частей его, несмотря на долговременное пребывание галлов в одних и тех же странах.

Хотя Цезарь, главный источник наш относительно быта галлов, делит всю независимую Галлию на три части, из которых одну населяют белги, другую аквитаны, третью — по-туземному кельты, а по-латыни галлы, и все эти три части народонаселения Галлии отличаются языком, учреждениями, законами, но, к сожалению, не говорит ни слова, в чем именно состоит различие, а там, где говорит об учреждениях (instituta), употребляет выражения: в Галлии, во всей Галлии. Это ведет к заключению, что в главных чертах быта не было различия между белгами, аквитанами и собственно галлами, различие заключалось в некоторых второстепенностях, о которых Цезарь не нашел случая говорить.

Мы получаем первые известия о галлах как о народе воинственном, толпы которого выходят из своей страны для занятия или опустошения других стран.

Потом известия об этих движениях галльских на значительное время прекращаются и начинается движение против галлов с двух сторон: со стороны цивилизованного Рима и со стороны варваров, германцев, вследствие чего быт галлов вскрывается.

Что же мы видим?

Мы видим страну, населенную множеством народцев, из которых сильнейшие стремятся подчинить себе слабейшие. Еще несколько времени свободного, беспрепятственного внутреннего движения, и, быть может, один народ подчинил бы себе все другие и создалось бы сильное, сплоченное государство, залог независимого существования.

Но движение сильных врагов с двух сторон застало в Галлии дело объединения только в зародыше; слабая своим разъединением и внутреннею борьбою, происходившею вследствие начавшегося стремления к объединению, Галлия не могла противиться и скоро полегла перед сильнейшим из двоих врагов, какими были римляне.