Начала любви

Однако и здесь имеются нюансы. Всего проще согласиться, кивнуть головой, произнести незначащие слова и перейти к другой теме. Но император задал вопрос; но император ждёт, император желает услышать её недостойный ответ. Может, он таким образом проверяет людей на прочность спины, иначе говоря, на отсутствие или наличие собственного мнения по сколь угодно мелким вопросам. Плохо, что Иоганна большую часть его рассуждений от волнения не услышала вовсе, а услышанные не вполне поняла. Какую-то диагональ он сделать под окнами пожелал? Или, напротив, собирается какую-то существующую диагональ разбавить?

В том и состоит искусство придворного общения, чтобы всегда всё слышать, понимать, хорошо и быстро ориентироваться: где шутка, где пустяк, где острота, ну а где под видом шутки самое тебя на сообразительность проверяют. В Штеттине подобного искусства за целую жизнь от вас никто не потребует. Здесь же иначе.

Поддакнуть Фридриху? Дело, мягко говоря, нехитрое.

Только ведь Иоганна-Елизавета могла с уверенностью сказать, что охотников поддакивать в одном только Берлине несть числа. Рта его величество ещё не успеет раскрыть, как тысячи голов согласно кивают, мол, правильно, замечательно, мол, совершенно верно рассудить изволили, ваше императорское величество. Вдруг да кайзер среди тысяч бесхребетных пытается обнаружить таких, кто имеет мужество сказать ему «нет»? Ну, как судьба даёт Иоганне уникальный шанс, оправленный на манер беседы о парковых дорожках? Господи мой Боже, Господь милосердный, спаси и сохрани недостойную рабу твою и да позволь мне поступить по разумению своему бабскому!

   — Нет, ваше величество.

Слева на шее принцессы вдруг принялась отчётливо и сильно пульсировать некая жилка; мозг рассылал испуганные сигналы по всему телу, отчего спина, ладони и подмышки вдруг сделались как после купания.

   — Как, простите? — Фридрих от удивления склонил своё приятное заострённое лицо набок, как если бы оказавшуюся перед ним Иоганну-Елизавету надлежало воспринимать именно под таким вот углом зрения.

Император ждал.

   — Если позволите, я по-женски, с вашего разрешения. Для того чтобы решить, так или этак будет лучше, нужно всего лишь пожить тут некоторое время.

   — Да уж имел удовольствие, — вставил кайзер.

   — Пожить здесь хозяином, — она сделала ударение на последнем слове. — Сейчас лучше ничего не трогать, оставить как есть, а через несколько месяцев вы сами поймёте. Возможно, лучше поменять. Но может быть, я не исключаю, что вскоре вы и сами почувствуете, что в таком именно расположении дорожек, по которым вышагивал ваш покойный батюшка, имеется свой резон. Дорожки в парке, ваше величество, это очень даже непросто. Их расположение, общая геометрия. Геометрия на мысли оказывает влияние, — неожиданно для себя Иоганна произнесла вслух подслушанную некогда у Больхагена фразу.

Произнесла и теперь чувствовала, что, если только император попросит её уточнить мысль, она неизбежно сядет в лужу. Да и почему её вдруг потянуло цитировать Больхагена? Прежде такого за собой принцесса не наблюдала и теперь могла объяснить случившееся лишь нервозной ситуацией и близостью кайзера.

   — Геометрия влияет, говорите, на мышление? — подредактировал Фридрих, улыбнулся и подытожил:— Интересно. Я подумаю и при нашей с вами следующей встрече непременно дам свой ответ.

   — Я бы сказала, что вы оказываете мне великую честь, но правильнее было бы сказать «незаслуженную честь». Женщина я простая, провинциальная. Причём сие не уничижение, но констатация.

Иоганна-Елизавета хотела исподволь дать императору понять, что живёт в тихой пограничной дыре и от того весьма страдает.

   — Значит, красивые женщины живут даже на окраинах. И это очень хорошо.

С почтительной улыбкой поклонилась. Хотя зря это он так... Чего же тут хорошего, когда красивые женщины — и вдруг на периферии? Красивые в столице жить должны. Французы давно сие поняли, причём выгода ведь получается обоюдная: красавицам приятно, да и столица оказывается украшена, как ни один флорист и ни единый архитектор не сумеет украсить. Впрочем, то ж — французы.

   — Всё-таки, будь у меня право выбора, я предпочла бы жить в столице.

   — Посмотрим, — вдруг согласился император. — Всё в наших силах.

Если первое ощущение от встречи с императором — обморок, то следом пришла небывалая лёгкость. Подозрительная лёгкость, могущая оказаться этаким замаскированным порожком к некоему обрыву. И об этом надлежало помнить. А в женской душе, поэтически выражаясь, вовсю расцвели сады.

Лишь отчасти причиной лёгкости можно было считать принадлежность Фридриха к известному принцессе типу мужчин. Немногим младше Иоганны, кайзер был из мужчин того поколения, в котором принцесса искала (и разумеется, находила, ибо кто ищет, тот всегда найдёт!) себе так называемых функциональных любовников, то есть мужчин не столько для постели, как именно для совместных начинаний. Иначе говоря, деловых мужчин.