Начала любви

Главное, девочка одевалась и раздевалась самостоятельно. Даже принимать ванну Софи предпочитала теперь без посторонних глаз. Поначалу мадемуазель была склонна приписывать неожиданную перемену девичьему переходному возрасту, характеру Софи, отношениям девочки с матерью... Придумывая всё новые аргументы и один за другим отклоняя собственные же объяснения, Бабет заметно приуныла. Да и было отчего. Если, не дай Бог, пришёл конец их дружбе, как же теперь прикажете дальше жить?

И ведь никаких объяснений, никаких разговором. О чём ни спросишь её, в ответ только: «Да, пожалуйста», «Нет, спасибо», и опять: «Да, пожалуйста». Как будто заколдовали.

Временный отъезд принца и принцессы в Цербст не принёс ожидаемого потепления. Девочка по-прежнему раздевалась и мылась без посторонней помощи, предпочитая всё свободное время проводить с братьями и Больхагеном. Так что в некотором отношении Элизабет Кардель даже обрадовалась, когда приехали хозяева и сообщили о скорейшем, незамедлительнейшем переезде в Цербст. Навсегда! Насовсем!!!

В предотъездной кутерьме благодаря обилию хозяйственных дел горечь приуменьшилась. Мысленно распростившись со Штеттином и потому желая скорее отсюда убраться, Бабет помогала упаковывать вещи и сама же стаскивала неподъёмные тюки вниз. Помогала слугам также и маленькая принцесса, воспринявшая отъезд с детской непосредственностью, то есть как очередную игру. Всё-таки она была совсем ещё ребёнком, чем и утешала себя Элизабет. Мало ли... Сегодня одно настроение, завтра — другое. С девочками в подобном возрасте чего только не случается. От множественности движений, от обилия беготни по лестницам Софи взмокла, и, когда удавалось под видом помощи склоняться к девочке, беря у неё из рук очередную запакованную игрушку, Элизабет с удовольствием вдыхала запах вспотевшего и такого любимого тела. Какое-то время спустя девочка расстегнула свою лёгкую шубку, а затем и вовсе сбросила её; разгорячённая, со здоровым румянцем на лице, в своей плотно облегающей фигурку шерстяной кофте маленькая принцесса выглядела прямо-таки красавицей, о чём ей немедленно и было заявлено.

— Ой, ну ты скажешь тоже, Бабетик, — смущённо отмахнулась она и затем, несколько даже насторожив мадемуазель, мечтательно сказала: — Увидеть бы тебе настоящую красавицу...

Незадолго перед обедом, когда отдувавшиеся и обмахивавшие свои мокрые лица слуги разбрелись кто куда и только неугомонная маленькая принцесса всё стаскивала и стаскивала к повозкам свои бесценные пожитки, во время одного из наклонов Элизабет вдруг увидела прямо перед собой подозрительно гладкую спину Софи. В тех самых местах, где вот уже столько месяцев подряд...

   — А корсет? — с мгновенно пробудившимся ужасом выдохнула мадемуазель, не вполне веря своим глазам и вполне искренне надеясь, что произошла некая чудовищная оплошность и ещё можно как-то выправить дело.

   — Ну... — девочка беспечно отмахнулась (что у ребёнка за манеры такие?!) и как бы между прочим пояснила: — Это Бентик уговорила меня снять.

   — То есть? — плохо понимая смысл только что произнесённых слов, Элизабет даже сощурилась, как от сильного ветра.

   — Что «то есть»? Мы с ней взяли и — сняли.

   — Да ты... ты хоть понимаешь...

   — Бабет, ради Бога! В Вортеле мать орала, здесь — ты начинаешь. Всё же нормально. Столько уже недель хожу, — и она повторила отмахивающий жест рукой.

   — И перестань так делать рукой! — повысила голос Кардель.

   — Извини. — Софи с некоторым любопытством взглянула на свою мадемуазель, слегка пожала плечами и, удаляясь, ещё раз повторила: — Извини.

В точности таким тоном, как она разговаривала со своей матерью. Что показалось Элизабет особенно обидным.