Читаем Начала политической экономии и налогового обложения полностью

Если бы земля вовсе не облагалась налогами, и та же сумма взималась бы другими способами, то земледелие процветало бы, по меньшей мере, так же, как прежде, ибо невозможно, чтобы какой бы то ни было поземельный налог служил поощрением земледелию. Умеренный налог может не представлять и, вероятно, не представляет большого препятствия производству, но он не может поощрять производство. Английское правительство не держало речей подобных тем, которые приписывает ему Сэй. Оно не обещало освободить земледельческий класс и его преемников от всех будущих налогов и взимать дальнейшие взносы для удовлетворения государственных нужд с других классов общества; оно сказало только следующее:

«мы не будем более обременять землю такого рода налогами, но мы сохраняем себе полную свободу заставлять вас взносить в какой-либо другой форме всю сумму вашего участия в покрытии будущих потребностей государства».

Говоря о налоге натурой или о налоге на известную часть продукта, совершенно тожественном с десятиной, Сэй утверждает:

«этот способ обложения кажется наиболее справедливым; но в действительности нет другого налога, который был бы справедлив менее этого: он не обращает никакого внимания на затраты производства и сообразуется с валовым, а не с чистым доходом. Два земледельца производят сырые произведения различного рода: один обрабатывает посредственную землю под хлеб, издержки его простираются в год средним числом до 8,000 ф., он продает свой сырой продукт за 12,000 и выручает, таким образом, 4,000 фр. чистого дохода.

Сосед его владеет лугами или лесами, которые приносят каждый год также 12,000 фр., но содержание которых стоит ему только 2,000 фр.; он получает, след., средним числом, 10,000 фр. чистого дохода.

Закон повелевает взять натурой часть всех произведений земли. На основании этого закона, первый земледелец взнесет на 1,000 фр. хлеба, второй на такую же сумму сена, скота или леса. В результате окажется, что у одного из них взяли часть его чистого дохода – 4,000 фр., у другого же, доход которого простирался до 10,000 фр., только. Доход есть чистая прибыль, остающаяся по восстановлении капитала не менее как в прежнем его виде. Равняется ли доход купца сумме всех продаж, совершенных им в течение года? Разумеется – нет. Доход его не превышает суммы его продаж над его затратами, и лишь на этот остаток должен простираться налог на доход».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее