Начальник

«Чтожемнеделать — когда я так думаю?» — все чаще среди этих мыслей проносилось у начальника в голове, проносилось и налаживало нужный покой.

День кончался, пора было спать.

Он ложился один, но всегда здесь стелил как бы на двоих, разложив рядом две большие подушки, на которых ночью он поочередно полежит.

В голове было трудно представить жену, а руки очень помнили ее, и это удивляло.

Вот начальник заснул, и макушка его холодеет в одиноком, гостиничном сне на всю ночь.

10. НАЗАД К ПРОДУКЦИИ

С утра референт колебался часок, а потом решил­ся и сходил к замначальства; замначальства, конечно же, подпись отдал.

Начальник с жаром поблагодарил референта, что­бы тот почувствовал его благодарность.

— Не ждал... честно не ждал, что так просто! — сказал начальник.

— Пустяки, — отвечал референт, слегка доволь­ный своей добротой и вниманием вниз. — Привет от нас Питеру!

На том и расстались.

«Мало ли когда еще придется обращаться», — думал начальник не вполне простодушно, то и дело щупая в кармане бланк письма. Вряд ли он когда-ни­будь еще сюда приедет, не его это дело — посещать Комитет, но ему хотелось улестить счастливый сегод­няшний случай, только он стеснялся приоткрыть себе это и объяснил благодарность по-другому, практич­ней.

Он заторопился, как уже не торопился здесь три дня, и помчался на вокзал, желая сразу же уехать, на дневном курьерском поезде — обратно на завод.

На дневной скорый поезд билеты уже все купили.

— Ну и пусть! Пускай им будет хуже, я тогда не поеду, дожидайтесь меня! — подумал начальник о каком-то верховном начальстве, которое не устроило такого порядка, чтобы он смог уехать, когда стало нужно. Ведь кого-то, конечно, должно беспокоить, чтобы все совершалось разумно и с конечною поль­зой — так представлял себе смутно начальник, так как верил, что все развивается к лучшему.

— Погодите, — сказала начальнику кассирша в окне. Она на время закрыла кассу и куда-то ушла. Продолжение очереди было им недовольно.

Походив где-то там, в глубине помещений, она ему вынесла все же билет и так была рада — хотя и не рассказала, в чем дело — будто с трудом и отвагой нашла его там.

Одинокий лишний рубль, что оставил начальник, должен был бы сгореть от стыда перед этим усилием.

«Хорошо ли, если работник делает с наслажде­нием дело, к которому он приставлен?» — думал на­чальник, уже сидя в поезде.

«Да, это очень хорошо, — наконец он додумал эту мысль, словно он прорвался, — но только в том случае, если дело его безусловно полезно, — в каждой стадии очень полезно и не может вдруг перейти в свою полную противоположность в результатах».

От нехватки дела, от малой загрузки он слишком много размышлял там, в Москве, размышлял не про то, о чем привык обычно думать: про будничную жизнь, про толкучку на улице, про людей, про домаш­нее их, бытовое житье.

«Нахожусь в остановке по поводу сегодняшней жизни», — так понимал это время начальник и очень был рад, что оно прекратилось.

И опять разворачивалась перед ним небогатая красота, проносясь на ответной скорости мимо ваго­нов: стожки, подрубленные сбоку под корень, со свет­лым сеном в выеденных местах; железный перекре­щенный мост, а за ним — запасные, огромные части к нему, сложенные возле речки на случай; старик несет за плечом три плетеных ярко-желтых корзины — куда несет? для чего? непонятно; едет старый грузовик с грязным кузовом — тихая техника негородского про­гресса.

Два ржавых провода телеграфной линии всюду шли рядом, среди остальных, темно-серого цвета, и эта рыжая нитка была всем заметна на фоне присы­панных снегом полей. Она хорошо перечеркивала их картину, отвечая мыслям начальника об этой бедной, заоконной, полевой красоте, прославленной школь­ным учебником и платным поэтом, но еще не охва­ченной хорошим всеобщим порядком.

«Чтобы наблюдать красоту кругом, в природе, и получать от нее удовольствие, а не ахи, нужно иметь спокойствие и достаточное одиночество от слишком многих, окружающих нас ежедневно людей. Может, так бы и надо, но я не хочу, — признавался начальник.

— Я человек оживленный, быстрый, а для современ­ных, быстрых людей нужна красота моментальная, красота, переработанная другими людьми, которые специально посажены на это дело, — такая, как кадры в кино, или дом из стекла, этот поезд, в котором я еду, метро, или женское, пронзительное по своей спе­циальной прелести, каждый год изменяемое по стилю лицо».

Топятся печки, идет кверху дым, от каждой дере­венской трубы свой дымок; кто-то вышел зачем-то к железной дороге, — стоит в кусту и смотрит на поезд; проезжаются мимо деревни, поровну освещенные с неба.

«Ну что они там делают? Просто живут? — ду­малось начальнику в его высокомерной радости. — А я везу письмо, с трудом, умно и хитроумно добытое, от этого письма всем у нас в цехе польза: и рабочим, и Крёкшину (пусть его тоже), Михельсону, с его тяже­лой анкетой, — ну и мне; Мария Ивановна, возможно, получит квартиру, будет душ, справедливость, сокра­тятся простои, станет больше продукции, а от этого...»

Что от этого будет, начальник не мог и предста­вить.