Однажды прогуливаясь по набережным, я увидел, как казаки, возглавляемые Царевым, идут всем отрядом вдоль Охотской улице, заходя то в один, то в другой двор. Сперва я подумал, что они ищут кого-то или чего-то, возможно подозреваемого в краже или украденную вещь, а может даже решили поискать наудачу кого-нибудь из списков беглых каторжников и ссыльных. На всякий случай я заскочил в особняк и, наскоро нацепив сюртук, треуголку и шпагу, поспешил наперехват.
На улице уже собралось достаточно людей, чтобы ощутить тревожность ситуации. Они стояли кучками и что-то обсуждали. Некоторые злобно косились на казаков. Так что я просто подошел к первой группе и спросил.
— Вот дело какое, — пожаловался один из горожан, в котором я узнал отставного зверобоя из ещё той, первой волны колонистов. — Заселяются ироды в домы наши.
Остальные загудели, поддерживая обвинение.
— Как то есть? — не понял я. — Забирают ваши дома себе?
— Забирать не забирают, — ответил другой старожил. — Просто на иждивение садятся, что те пруссаки.
Ничего не поняв, я пожал плечами и направился к главному виновнику всей заварушки.
— В чём дело, господин Царёв? — спросил я, положив руку на эфес.
Тот выглядел победителем, как минимум устроившим вторую Чесму.
— Хотя вас это не касается, господин Емонтаев, — размеренно ответил он. — Потому как вы дворянин и посему освобождены от тягот, всё же отвечу: Мы распределяем военных по домам на основе уложения о воинском постое. Ибо предписано семьям обывателей, будь то крестьянское сословие, мещанское или купеческое, давать пищу и кров войскам, вне их зимних квартир находящихся. А також и баню, и воду, и постель и другие потребности по их надобностям.
— А вы снимете с себя обузу за их содержание? — сложил я два и два — Лихо задумано.
Я не был юристом. Думаю никто в Империи того времени не был юристом. Поэтому найти какие-нибудь правовые закорючки, чтобы избавить нас от этого самодурства не смог бы никто. С другой стороны, в городе к этому времени насчитывалось уже больше тысячи жилых домов, квартир, таунхаусов и разумное чередование в прокорме и размещении небольшого отряда в дюжину человек хоть и было обременительным, но не настолько, чтобы вызвать бунт.
На Охотскую улицу тем временем прибыл Лёшка, другие наши старики. Я лишь руками развёл, объясняя им новое дело.
— Ты это, — сказал Тропинин. — Давай влюбляй в Викторию своего начальника побыстрее, а то как бы не полыхнуло.
— Не хотелось бы, чтобы полыхнуло, — сказал я. — Не время нам ссориться с империей. Но что я могу? Насколько я понимаю постой не ограничен только имперской территорией. Если войско на какой-нибудь Париж идет оно тоже в любой дом заходит, враг он там или союзник.
— Так то во врем войны, — зло бросил Тропинин.
— У тебя закон есть под рукой? — рассердился я.
— Нет. Идея была твоя. Найди решение.
Народ недовольно расходился. Если бы речь шла о дикарях или иностранцах, им бы сразу дали отпор, но тут пришли как бы свои. А большинство наших обывателей ещё не потеряло ментальную связь с Россией. Наш авторитет находился под угрозой.
Лёшка тоже махнул рукой и ушел.
— Нам нужно вырастить новое поколение, — пробурчал я в спину товарищу.
Отведя в сторону десятника Бушкова я прошептал:
— Предупреди своих, чтобы даже не подумали к женщинам приставать. Иначе порвут вас ту на мелкие шматки и никакие ружья не помогут.
Тот хоть и выполнял со всем рвением распоряжения Царёва, в бутылку лезть не пожелал, обещал предупредить. А я отправился в Старый форт.
Колычев выслушал меня вежливо, но отказался вмешиваться в произвол секретаря, да и произволом это считать отказался.
— Мы же предоставили вам гарнизонный дом по доброте душевной, — упрекнул я. — А вы презлым ответили на предобрейшее.
— Это освободит нас от поиска дома под штаб, унтер-штаб и лазарет, — спокойно ответил Колычев. — Всё что могу посоветовать вашим людям, это выбрать квартирмейстера. И пусть он справедливо распределяет казаков по домам.
Ответ сперва не обрадовал, даже разозлил, но мгновение спустя у меня вдруг зародилась смутная идея, как использовать этот демарш в нашу пользу. С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок.
— Я могу сослаться на ваше распоряжение о выборе квартирмейстера?
— Разумеется, — фыркнул Колычев.
— Отлично, — я коснулся полей треуголки. — Желаю здравствовать!
У нас до сих пор не было никаких органов власти. Даже если закрыть глаза на спорность территории, на промысловые поселения не распространялась Жалованная грамота городам, как и другие подобные законы. И это, если подумать, делало город и вообще все колонии уязвимыми перед любым кризисом. Компания, которая де-факто осуществляла исполнительные функции, не вечна, не вездесуща и не всесильна, а любые попытки учредить структуры власти могли вызвать как внешнее так и внутреннее сопротивления из-за низкой их легитимности. Легитимность, хоть и весьма зыбкую, только что предоставил мне капитан.
Выборы квартирмейстера могли стать той маленькой затравкой, вокруг которой начнёт расти кристалл самоуправления.