Начальник Америки (СИ)

На первый пробный набор у меня ушло несколько вечеров, малограмотный Чиж тут был не помощник. Затем я аккуратно смазал краской особые кожаные мешочки, что употреблялись пока вместо валиков, промокнул ими гранку и сделал пробный оттиск. Внимательно его вычитал, но обошлось без ошибок. Текста собственно было немного. Лишь сам алфавит да по несколько примеров слов к каждой букве.

Наконец, дело пошло. Лист за листом я извлекал из-под пресса, рассматривал, отбраковывая первые неудачные оттиски. С каждым новым листом я чувствовал невероятный подъём. Хотя стоит признать, что запах типографской краски вовсе не пьянил, как это описывают в рассказах подпольщиков. Краска состояла из обыкновенной олифы с сажей, и в конторе Эшенде даже не думали скрывать рецепт приготовления. Свидетелем моего триумфа пока был только Чиж, но радикальные изменения уже проявлялись сквозь дымку грядущего.

Алфавит был только первым шагом. Мы с Тропииным давно игнорировали звательный падеж, многие странные и архаичные обороты. Когда нарочно, когда невольно насаждали современную нам лексику. А поскольку наш авторитет был высок, как и словарный запас, то местный разговорный диалект уже сильно отличался от имперского. С изменением орфографии он со временем мог превратиться даже в отдельный язык. Чему я в тайне мог только порадоваться. Но этой радикальной мыслью я не посмею поделиться даже с Лёшкой. Очень уж он щепетилен в имперских вопросах.

Размышления о новой идентичности привели меня ещё к одной революционной идее — переходу колонии на европейский (то есть Григорианский) календарь. Мы всё равно находились от ближайшего имперского порта не меньше, чем в двух месяцах пути. Одиннадцать дней разницы станут не столь уж заметны при таком переходе, а всесильной церкви, которая держалась за службы, посты, праздники и тем тормозила всё дело, у нас пока ещё не завелось.

Сама по себе смена календаря не являлась в этом веке чем-то необычным, и меня, например, всегда удивляло, почему Пётр Первый, сместив отсчёт на несколько тысячелетий, а новый год на несколько месяцев, испугался урезать заодно эти жалкие одиннадцать дней? Священников-то он точно не боялся.

Что ж, я сделаю этот шаг хотя бы на вверенной территории. Заговор в моей голове созрел окончательно, а типографии предстояло помочь с продвижением нового календаря.

* * *

Между делом я заскакивал на Оаху, чтобы проверить, как идут дела и отоспаться. Спал я по больше части днём, потому что когда посреди Тихого океана царила ночь, рабочий день был в разгаре в Европе, а вечера я тратил на опыты с печатным станком.

Мои исчезновения подозрений не вызывали. Степанов и другие камчатские бунтари считали, что я пропадал на другой стороне острова, где у меня (как все достоверно знали), имелась зазноба. Ну а гвардейцы с моряками из Виктории давно привыкли к странным передвижениям начальства.

Примерно через два месяца после начала строительства гавайского форта (мне было сложно точно следить за временем) произошло событие, которое задним числом можно принять за тот мелкий камушек, что срывает лавину.

Приближался к концу очередной тёплый, но не жаркий день. Закончив рабочий день, гвардейцы Ватагина решили сыграть в футбол с моряками. В малочисленную команду моряков Чихотка позвал нескольких камчатских знакомцев. Мир на фронтире тесен. Кто-то из бунтарей раньше ходил с охотскими артелями, некоторые встречались на пьянках и посиделках, не удивительно что многие знали или хотя бы слышали друг о друге.

Площадка, что примыкала к форту со стороны суши, прекрасно подходила для игры. Её выровняли специально, чтобы проще было сметать картечью наступающие десанты. Но гвардейцы сразу же приметили побочное достоинство, убрали камни, поставили ворота и начали пинать мяч.

Местные канаки и камчатские беглецы поглядывали на игру с любопытством. Похоже, и здесь идея Тропинина сработала, и через футбол мы сможем получить гораздо больше сторонников, чем с помощью оружия или вкусной еды.

Мы со Степановым поднялись на смотровую башенку, точно в ложу для особо важных персон. Здесь стоял на карауле Полпуда, и вместе с ним мы наблюдали одним глазом за игрой, вторым за морем, третьим за сигнальной горой, куда отправили глазастого Санька Малого.

— Что у вас с руками? — спросил Степанов.

Я повернул ладони. Они выглядели так, словно мне недавно откатали пальчики в отделении милиции. Типографская краска отмывалась плохо, оставляя чёрные линии вдоль капиллярных узоров.

— Решил лодку подкрасить, — соврал я.

— Что, сами?

— Люблю иногда повозиться, знаете ли.

Он кивнул и вернулся к наблюдению за игрой.

— Играют две команды, — пояснил я. — Нужно переправить мяч в ворота соперника. Касаться его можно только ногами или головой. Вратарь, ну привратник, может брать руками, но только рядом с воротами. Вот, собственно и всё.

Сперва игра не произвела на него впечатления. Но поскольку Чихотка вовлёк в команду камчатских беглецов, ему нашлось за кого болеть, и я наблюдал, как постепенно азарт овладевает им.

— Занятно, — сказал он через полчаса игры.