Начальник острова Врангеля

Сколько медведей! Сколько мяса! Кивъяна ловит их, запрягает в упряжку. У него медвежья голова. «Я гость! — говорит он. — Устройте в мою честь праздник. А то больше меня не увидите».

Наплывает медленная и унылая музыка, потом раздается громкий удар в бубен…

Начальник острова открывает глаза. Он лежит в своей постели. В тумане какие-то фигуры рядом. Холодная рука на горячем лбу. Приятно. Голос доктора:

— Острое воспаление… Тридцать девять температура. Он бредит.

Георгий Алексеевич снова куда-то проваливается…

Теперь он с эскимосами на берегу. Далеко в море видна «черная» льдина. Он уговаривает эскимосов поплыть за моржами. Они не хотят. Не хочет и Иерок.

— А я так надеялся на твою помощь, — говорит Ушаков. — Ты был моим самым надежным помощником.

Иерок и еще четыре эскимоса идут к вельботу. За ними увязывается мальчишка Нанаун. Они отплывают, и тут сильный ветер подхватывает вельбот, быстро несет в море. На берегу мечутся оставшиеся переселенцы. Льдины бьют в борт, ломается одно весло.

Нанаун сидит в вельботе. Лицо у него побледнело, он плачет от страха.

Все дальше, дальше от берега — уже не видно поселка, не видно бухты Роджерса. Выстрел из пушки — это трескается льдина. Иерок направляет вельбот к старому крепкому льду. «Прыгайте! — кричит он. — Надо сидеть там. На вельботе утонем».

День прошел или два? Или три? Холодно, нечего есть. Ушаков находит в кармане пачку галет. Он делит галеты поровну. Все боятся уронить хоть крошку. Ушаков замечает голодный взгляд подростка. Он отдает свою галету Нанауну. И Иерок отдает.

Льдину носит по морю. Не видно ни берега, ни моржей. Иерок встает, начинает раздеваться. Вот он уже голый — на морозном ветру. Иерок придвигает свою одежду к Нанауну. «Одевайся, — тихо произносит он, — И помоги мне попасть к богу. Я попрошу его, чтобы он вас спас. Я уже старый. Вы должны жить. Я помогу».

Ушаков набрасывает на него одежду. Он знает страшный обычай: когда старик чувствует, что становится в тягость сородичам, то просит убить его. Человек, умерший не своей смертью, — верят эскимосы, — попадет к богу. Иерок хочет их спасти, а его одежда согреет Нанауна.

Ушаков кричит:

— Я сам спасу вас!

«Тебя эскимосский бог не знает. Он тебя не послушает. Я пойду».

— У меня другой бог. Его зовут Миловзоров. Он сейчас будет здесь.

На горизонте показывается пароход. Пароход лавирует между льдинами. Он все ближе, ближе. На мостике капитан. Иерок одевается, подмигивает Нанауну и говорит: «Умилек, хороша компани»…

Больной открывает глаза. Рядом с постелью сидит Иерок. Он смотрит на Ушакова.

— Болеть кончай надо. Смотри, я не лежу. Дела много. Нанук ходит, его стреляй надо.

Трудно Ушакову чуть-чуть раздвинуть в улыбке сухие губы. Входит доктор, сердится. Он недоволен, что с больным разговаривают.

Иерок уходит, доктор берет руку Ушакова, слушает пульс, морщится.

— Что со мной? — спрашивает Ушаков.

— Воспаление почек. Очень серьезная болезнь. Это результат купания в море со льдом. Вам надо лежать и делать все, что я скажу.

— Как… Что в поселке?

— Все завалено снегом. Уже зима.

— А Таян, Кивъяна… Они переселились на север?

— Ждут вас. Без вас не хотят ехать. И пожалуйста, не разговаривайте.

— Хорошо. Последнее. Какое сегодня число?

— Двадцать девятое.

— Октября?

Доктор молчит. Потом говорит нехотя:

— Двадцать девятое ноября. Больше ни слова. Дверь в вашу комнату оставляю открытой. В случае чего позовите меня. Лежите молча и спите.

Ушаков отворачивается. Острое воспаление почек…

Он знает, чем это может кончиться. Все может быть…

Боится он смерти? Нет. Нет страха.

В конце концов, смерть такое же обычное дело, как и рождение, как вой пурги, скрежет льдов, восход и заход солнца. Необъятная и холодная Арктика погребла в своих просторах не одного человека, пришедшего завоевать ее, разгадать ее тайны.

Но не хочется, не хочется умирать. И не только в том дело, что жизнь, настоящая жизнь лишь начинается. Что не исполнено задуманное. Эскимосы… Иерок, Таян, Кивъяна, Анъялык, Нанаун… Что будет с ними в такое трудное время?

До него доносятся чьи-то голоса. Детские голоса. Откуда тут дети и что делают? Он прислушивается.

— Атасик. Малгук. Пинают. Стамат…

Павлов учит детей считать по-эскимосски.

Ушаков забывается, потом вздрагивает от пронзительной боли. Приступ болезни терзает его. Суетится доктор, заставляет пить горькую жидкость. Через какое-то время боль отпускает. Ушаков погружается в сны, в обрывки воспоминаний…

«Атасик… Стамат…»

Он не так учился счету и грамоте. Никаких учителей в его родном селе не было. Мать и бабушка неграмотные, только отец умеет читать. И только одна в их селе книга — на восемнадцать рубленных из толстых бревен изб. «Руслан и Людмила» Пушкина.

Эта книга принадлежит отцу. Правда, в деревянной часовенке хранится еще несколько книг — церковных. Но их читает лишь поп, когда наезжает для службы в село. Редко это бывает, один-два раза в год. Да и что интересного в тех книгах Егорке? Вот «Руслан и Людмила»…