Начальник райотдела

– Юмашева! – она поняла, что звучит ее фамилия, не услышала, а поняла, потому что переполненный зал четырьмястами пар глаз уставился на нее. Причем все четыреста человек обернулись, чтобы пристально разглядеть, кто же это такая Юмашева, и в чем она провинилась, интересно бы всем узнать.

Она резво вскочила и вытянулась в струнку: «Юмашева!»

Ее голос прозвучал звонко, как в пионерском лагере на слете отличников учебы и спорта. Гюзель Аркадьевна смутилась и чуть пригнулась: «Совсем по-детски вышло как-то, не по-взрослому, несолидно. Что это со мной? Да будь что будет», – мысленно отмахнулась она от критических мыслей в свой адрес.

Грузный мужчина вышел к трибуне и достал толстую пачку бумаги: «Неужели этот пакет предназначен для меня одной?». Юмашева склонила голову, чтобы не рассмеяться: «Один подгузники предлагает, второй пачку бумаги припас, так российской тайги на наш век не хватит, на одну Юмашеву весь лес переведут», – весело подумала она.

По микрофону зазвучали первые фразы. Гюзель Аркадьевна невольно сникла. Внутренне она соглашалась с критическими замечаниями, если можно было так назвать те слова, которые гремели в зале, усиленные специальной аппаратурой, раздаваясь гулким эхом в ушах и растекаясь липким потом по спине.

В зале гремела музыка слов, мистически складываясь в тяжелый металлический рок: «Юмашева допустила обострение оперативной обстановки на территории вверенного ей отдела, на территории отдела за последние три месяца увеличилось количество тяжких и особо тяжких преступлений, значительно выросло количество преступлений против личности, увеличилось количество преступлений против жизни и здоровья, количество преступлений против собственности, количество преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы личности…» Оглушительный рок превратился в неразбериху слов, бум-бум-бум…

«Стоп, спокойно, а откуда у меня на территории преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности? Что-то я не припомню за последнее время никаких изнасилований, – невольно вслушалась в последнюю фразу металлического рока Юмашева, – ах, да-да, в Новый год неизвестные изнасиловали девицу легкого поведения. Да на ней клейма ставить негде, а изнасиловали ее собственные дружки», – мысленно возмутилась Гюзель Аркадьевна. Она тут же одернула себя: «Уголовное дело возбудили, девице легкого поведения всего пятнадцать лет, и дело зависло вечным глухарем, так что, воспринимай критику спокойно. А почему, кстати, оно зависло? Там ведь все фигуранты известны, они в одной школе учились… Недосмотрела, недоглядела, теперь вот слушай. – Юмашева пригорюнилась. – Вернусь с совещания, всех оперов по углам размету, чтобы им служба медом не казалась. Все глухари возьму на контроль, сама буду раскрывать. Выслушиваю авангардную музыку в первый и последний раз. Больше я не допущу такого позора!»

«Мы не допустим такого безобразного и безответственного отношения со стороны начальника отдела…» – вслушалась она в очередную ноту мистического рока и внутренне согласилась: «Правильно, такое безобразие допускать категорически нельзя, это запрещено действующим законодательством».

– Юмашева, вы слышите? – ровно восемьсот глаз в общем количестве недоуменно уставились на Гюзель Аркадьевну.

– А? Что? Слышу-слышу, – она утвердительно кивнула высокопоставленной трибуне и любопытному залу, подтверждая свою верность присяге, принесенной ею почти двадцать лет назад.

– Ничего вы не слышите! – грубо рявкнул грузный мужчина в микрофон. Вдруг раздался скрежет, так скрежещет железо при перетаскивании его с места на место, и металлический рок прекратил свое звучание. В зале наступила тишина. Мужчина что-то гневно выговаривал, но его никто не слышал. Восемьсот глаз весело подмигивали Юмашевой, дескать, выговора не успели огласить, на твою удачу даже микрофон сломался. Возле трибуны засуетились штабисты, подтаскивая провода, какие-то ящички, чемоданчики, но грузный мужчина уже покинул пьедестал. Он вышел из зала, гневно шевеля густыми бровями и полными губами.

– В Москву поедешь, – выдохнул сосед. Он придвинулся и заговорщически приник к Юмашевскому уху.

– Зачем я туда поеду? – Гюзель с недовольным видом отодвинулась от соседа. «Вечно он со своими приколами».

– На переаттестацию, генерал сказал. Ты что, не слышала?

– Нет, не слышала, – беспечно отмахнулась от соседа Юмашева, – а когда ехать-то?

– Завтра, завтра и ехать. Поедешь? – в глазах доброхота зажглись странные огоньки. «Да он радуется, – подавила тяжелый вздох Гюзель Аркадьевна, – конечно, – сердито думала она, – переаттестация – дело поганое, но сегодня я, а завтра ты поедешь…»

– Поеду. Приказ есть приказ! – вслух сказала она и открыла блокнот. Больше не хотелось обсуждать поездку со словоохотливым соседом, слишком уж назойлив, слишком сердечен. А на поверку выяснится, что радуется ее неприятностям. Так устроен мир.