Начальник тишины

— Слушай, поэт. Я — мамаша. Повторяю, ма–ма–ша! Я не Василиса. А Василиса у нас и впрямь есть. Только, кроме нее, других таких василис тут чертова дюжина. Серьезные люди, а не такие поэты, как ты, это прекрасно понимают. Просто у твоей красавицы имя самое подходящее для рекламы, а реклама это что? Правильно, двигатель торговли! Забыл что ли, чему в институте учили? Да и сам посуди, не может же порядочная девушка со всеми подряд клиентами по телефону болтать, у нее дела поважнее, — мамаша подмигнула, — для таких разговорчиков я существую. Понял, поэт!? — Она снова подмигнула и хлопнула Власа по плечу. — Ну что, Василису хочешь? Валяй! Значит, объясняю: деньги мне, удовольствие тебе. Годится?

Мамаша достала сигарету и закурила, обдав Власа приторным дымом дорогих сигарет. Дрожащей рукой Влас вынул из кармана зеленый комок стодолларовой банкноты и поскорее бросил его на стол, чтобы мамаша не заметила дрожание рук. Женщина развернула сто долларов, бережно разгладила их, потом потрепала, потянула, посмотрела на свет и, одобряюще взглянув на Власа, объявила:

— Пойдет. Не фальшивые. Что, на все? Или сдачи дать?

— Сдачи не надо, — раздраженно пробурчал Влас.

— Ну вот и чудненько. Твои — два с половиной часа. Пойдем, — вставая, позвала мамаша. — Приятного тебе отдыха. Ты к нам еще приходи. Наши девочки поэтов ох как любят, — и она кокетливо повела глазами.

Взяв Власа за руку, мамаша устремилась по длинному коридору.

«В прошлом огромная коммуналка была, а теперь они ее скупили под бедлам, — думал Влас оглядываясь по сторонам. — Вон, сколько комнат: раз, два три, четыре, пять, шесть… Двери все обиты, как входные, для звукоизоляции…».

— Да ты не озирайся. У нас в это детское время почти никого не бывает. Только такие поэты, как ты. А люди солидные ближе к ночи заглядывают, — хихикнула мамаша.

Пройдя в самый конец коридора, она широко распахнула дверь и заталкивая Власа в комнату в очередной раз пошутила:

— Вот он, сказочный дворец нашей Василисы Прекрасной!

Дверь захлопнулась.

Глава восьмая.

Милиционер

— Вы будете священник Понтий, в гражданской жизни Понтий Доримедонтович Копьев? — обратился милиционер к спускавшемуся по ступенькам храма отцу Понтию.

— Я… — опешил отец Понтий. — А в чем, собственно, дело?

Милиционер улыбнулся, крутанул правой рукой черный лоснящийся ус и продолжал:

— Господин Копьев, дело в том, что мне необходимо срочно с вами поговорить по делу, имеющему прямое отношение к нашему ведомству.

Отец Понтий уныло вздохнул, подумав про себя: «Не достаточно ли сюрпризов на сегодняшний день? Еще мент какой‑то странный. Усы, бородка. Что, им в милиции теперь разрешают не бриться, что ли? Прямо д’Артаньян какой‑то. Хорошо, хоть Мила ушла раньше…».

— Ну что же, если вам угодно, господин милиционер, давайте пройдем в храм, в мою комнату, там и поговорим спокойно.

— Нет, святой отец, в храм мне невозможно. У меня оружие и вообще… Не мне вам церковный устав преподавать. В храм ведь нельзя с оружием входить.

— Что же вы предлагаете?

— Я вас провожу. Вы на машине?

— Да. Она у меня тут через два двора запаркована.

— Вот и пойдемте, а по дороге поговорим.

Отец Понтий замялся:

— Простите… Хотелось бы все‑таки… Я ведь вас первый раз вижу. Понимаете?

— Понимаю, — саркастически улыбнувшись, ответил милиционер и распахнул перед самым лицом отца Понтия удостоверение.

Отец Понтий ознакомился с должностью и офицерским чином милиционера, потом внимательно сличил фотографию с внешностью стоявшего перед ним. «Действительно, он», — подытожил отец Понтий.

— Как будто все в порядке. Слушаю вас внимательно.

Милиционер спрятал удостоверение, и они пошли.

— Говорить мы будем с вами, святой отец, о том, — мягко повел беседу милиционер, — что нужно быть бдительными. Очень бдительными.

Отец Понтий приостановился и непонимающе посмотрел на собеседника.

— А вы не удивляйтесь, не удивляйтесь. По городу разгуливает опасный преступник, беглый убийца, рецидивист Влас Александрович Филимонов… — милиционер выразительно посмотрел на отца Понтия и, делая ударение на каждом слове, сказал: — Вам, между прочим, хорошо известный! А вы что? Где ваша бдительность, господин святой отец?

— Вы шутите что ль?.. Или серьезно?.. — настороженно спросил отец Понтий и осекся.

— Я, Понтий Доримедонтович, более чем серьезно. Какие могут быть шутки, когда вот в эту самую минуту, пока мы тут с вами мило прогуливаемся, Филимонов, возможно, совершает новое зверское преступление. Может быть, насилует какую‑нибудь невинную девушку или еще что‑нибудь похуже… Вот в эту самую минуту! Понимаете, Понтий Доримедонтович?

— Признаться, не совсем я вас понимаю… Я‑то тут причем?

— Понтий Доримедонтович, только вот этого не надо, — недовольно замахал указательным пальцем милиционер, — мы ведь с вами серьезные люди. Вы, конечно, с милицией общаться умеете. Многое про нас знаете, — тут милиционер понизил голос, — но и мы ведь про вас о–о-очень многое знаем, про ваше прошлое.

Отец Понтий залился алым румянцем:

— Что вы от меня конкретно хотите?