Начальник тишины

Замоскворецкий

Черный «Ягуар» последней модели подкатил к трехэтажному желтому особняку на Садовом кольце.

— Приехали, Юлий Юрьевич, — учтиво сообщил шофер.

Замоскворецкий с безучастным видом сидел на заднем сиденье и, казалось, не слышал.

Минут через пять, шофер повторил громче:

— Юлий Юрьевич, мы приехали. Может, пойдете, а то уже восьмой час. Мы и так опоздали.

Замоскворецкий вздохнул и, выйдя из машины, направился к особняку. Случайные прохожие с неприкрытым интересом оглядывались на вышедшего из «Ягуара» Замоскворецкого. И действительно, было на что посмотреть. Это был атлетического сложения высокий мужчина, натуральный блондин с голубыми глазами, эдакая «белокурая бестия». Он был одет в богатую волчью шубу, в руках держал портфель из крокодиловой кожи.

Замоскворецкий подошел к парадному подъезду, украшенному головами мифических чудовищ в псевдосредневековом стиле, и позвонил. У входа тускло поблескивала табличка из нержавеющей стали с надписью «Клиника эксклюзивной психотерапии доктора Князева».

Войдя в холл, Замоскворецкий небрежно скинул шубу на руки швейцару и остался в элегантном лондонском костюме.

— Доктор у себя? — спросил он.

— Ждет вас, Юлий Юрьевич.

Пройдя по широкой мраморной лестнице на второй этаж, Замоскворецкий толкнул кулаком высокую сверкающую белизной дверь с надписью «Доктор Князев С. К.».

Святополк Каинович Князев восседал в высоком кресле за массивным квадратным столом из красного дерева. Над столом висела большая, но в то же время изящная хрустальная люстра. Почти всю правую и левую стену кабинета занимали антикварные книжные шкафы. Пол был устлан мягким темно–коричневым ковром. В кабинете отсутствовали окна. Правда, за спиной доктора имелось окно, но его наглухо заслоняло величественное зеркало в резной деревянной оправе.

— Очень рад, любезный Юлий Юрьевич. Чрезмерно рад, — приветствовал гостя доктор Князев, протягивая к нему обе руки. — Милости просим, садитесь, голубчик.

Замоскворецкий, словно баскетбольный мяч в корзину, бросил свое тело в черное кожаное кресло, стоявшее в углу кабинета.

— Слушай, Святополк как тебя там…?

— Каинович, но я же не раз вас просил, дорогой Юлий Юрьевич, не утруждайтесь понапрасну, зовите меня просто «доктор Князев». А то вечно у вас перепады, то Святополк Каинович, то Князь. Лучше уж единообразия держаться.

— Лады. Доктор, сегодня вообще беда. Тяжело, как никогда.

— Внимательно слушаю. Какого рода тяжесть?

— Да как обычно… В том‑то и дело, что никакой тяжести нет. Ничего нет! — голос Замоскворецкого нервно задрожал. — Я же тебе много раз рассказывал. Чувство это мне всю душу переворачивает, а что за чувство, не объяснить тому, кто его не переживал! Муть серая. Ну вот, задумаю я какое‑нибудь дело, ну, поехать на переговоры с партнерами или более подходящий пример — поехать на итальянскую оперу в Большой театр с дежурной красавицей, и что? Приходит мне на ум убийственная мысль: а что потом? Ну вот, поеду я, все улажу или развлекусь, а потом‑то что? Опять буду один! Никому не нужный. Ты мне, как обычно, скажешь девочку домой пригласить. Да что толку? Я их, блин, могу целый вагон привезти. А потом что? Потом, когда они уйдут, я один останусь? Во–о-от! То‑то и оно, что один, — Замоскворецкий посмотрел на Князева глазами собаки, избитой хозяином. — Понимаешь оди–и-ин… Ничего ты не понимаешь!

Резким движением Замоскворецкий достал из внутреннего кармана пиджака золотой портсигар и швырнул в доктора. Портсигар летел прямо в лоб Князева, но как‑то странно изменил траекторию полета и мягко шлепнулся о стену в двух сантиметрах от зеркала.

Доктор Князев поднял портсигар и невозмутимо сказал:

— Да вы мученик, Юлий Юрьевич. Возьмите, пожалуйста, ваш портсигар и в другой раз не кидайтесь, а то так и зеркало разбить можно. Ситуация мне ваша, конечно, знакома. Хорошо, про девочек мы говорить не будем. Я вам, если угодно, психологический диагноз вашего состояния выдам. Видите ли, голубчик… Вы только не удивляйтесь тому, что я скажу. Как бы это объяснить. Да вот к примеру, курильщик. Ведь современная медицина не рекомендует заядлому курильщику под старость лет от своей привычки отказываться. Организм уже настолько привык к никотину, что отказаться от курения значит подписать себе смертный приговор. Так и в вашем случае. Вы, извиняюсь, Юлий Юрьевич, привыкли людей убивать. И вам от этой привычки никак отказываться нельзя. Это нарушит, знаете ли, баланс вашей психики. Никто не виноват, что жизнь ваша так сложилась. Нужно принять все, как данность. Понимаете, дорогой мой? А вы мне вчера вечером что говорили? Что, дескать, вам какую‑то там девчонку жалко. Почему, мол, сразу убивать нужно? Почему для начала наказать нельзя? Понимаете теперь, Юлий Юрьевич, где собака зарыта? Хоть потом вы к правильному решению и пришли, но все же посомневались порядком, и вот сегодня, извольте, — психический припадок!

— Ну, и что делать? — промычал Замоскворецкий.