– Не забудь офицеров по полкам разверстать… – Я устало сел на лавку, распахнул шубу. Перевел дух.
– Много убито?
– С пару сотен будет, – тяжело вздохнул генерал. – Еще сотни три поранено. У казачков поменее будет.
Хороший размен. С правительственной армией могло быть и побольнее.
В избу вошли Овчинников с полковниками. Рядом с ними шли Салават Юлаев и незнакомый азиат в богатом кафтане. На плоском желтом лице двумя щеточками чернели узкие усики. Глаза хитрые, внимательные.
– Это князь Уразов, – Овчинников представил азиата. – Просится под нашу руку.
– Поздорову тебе, царь-батюшка! – на чистом русском сказал Уразов, поклонился.
– И тебе здравствовать, князюшка. Садись, не чинись. Ваня, – я выглянул в соседнюю комнату, где расположилась моя походная канцелярия и телохранители, – похлядай здеся поснидать чего по-быстрому.
Было уже обеденное время, да и отметить победу стоило. Карты и документы быстро убрали со столов, сдвинули их. Почиталин принес несколько караваев хлеба, конскую колбасу, всякие соления и глиняные кружки.
– Царь-батюшка, – Чика сделал умильные глаза, – а может, по случаю небывалой виктории мы по чуть-чуть примем? Душа просит!
Зарубин достал из-под стола штоф с какой-то прозрачной жидкостью. Полковники и генералы одобрительно заворчали. Я тяжело вздохнул.
– Князь, вера-то дозволяет хмельное тебе? – я посмотрел сначала на Уразова, а потом на Салавата.
– Э-э… Наша вера добра к воинам в походе. От сего харама любой кади или мулла очистит легко.
Я пожал плечами. Странный подход к исламу, но кто я такой, чтобы решать, как людям верить.
– Разливай! – решился я. – Но только понемногу, буйства хмельного не потерплю!
Первый тост, разумеется, подняли за истинного российского императора – Петра Федоровича Романова. Выпили. Водка оказалась обычным самогоном, правда весьма чистым и мягким. Закусили колбасой с хлебом, обсудили перипетии боя. Все хвалили Овчинникова, а также Чумакова.
– Да уж… дали мы огня каровским, – Федя с первой кружки тут же раскраснелся, заулыбался. – Я своих каждый божий день экзерцирую, гоняю как сидоровых коз.
Выпили по второй. Уже за славную победу.
Разговор перешел на уразовских людей. Я велел привести всех к штабу на присягу. Всю сборную солянку из татар, калмыков и мещеряков, численностью около тысячи человек, определили в третий полк, который назвали без затей – казанским.
У полковников с генералами загорелись глаза. И я уже догадывался почему.
– Надо Казань брать! – первым решился Мясников.
– И Симбирск с Самарой, – тут же влез Чика. – Я поспрашивал этого енерала Фрейма-на. Представляешь, царь-батюшка, он как написал письмецо отказное, подумал-подумал и попросил у меня пистолет стрельнуться. Дескать, не может с таким позором. А я ему – грех смертный, в ад сразу пойдешь. Ну он совсем закручинился…
– Ты о деле говори, – оборвал я рисующегося Зарубина.
– Ентот Кар велел своим начальным людям забрать гарнизоны отовсюду! Пусты крепостицы да фельдшанцы. Дай бог рота инвалидов. А то и вовсе капральство-другое…
На меня смотрели внимательные и совсем не пьяные глаза моих военачальников. Даже из соседней комнаты выглянул Почиталин с младшими Твороговыми. И тут Акела не должен промахнуться. Замахиваться на Казань сразу или подождать вестей от Хлопуши? Если город и вправду пуст, то…
Я попросил у Ивана карту, начал ее разглядывать.
– Вот что, Тимофей Иванович, – решился я. – Ты бери первый оренбургский полк, десять пушек и с князем Уразовым двигайся на Бузулук. И далее на Самару. Иди тишком, рассылай дальние дозоры.
Дождавшись кивка Подурова, продолжил:
– А мы пойдем к Бугурусланской слободе. А дальше на Бугульму. Ежели там все гладко будет, то пощупаем и Казань за вымя.
Генералы и полковники заулыбались. Салават даже прищелкнул пальцами от удовольствия.
– Бачка-государь! – Юлаев поправил перевязь с саблей. – А дозволь голову Кара в меду сохранить да Катьке послать? Пущай порадуется подарку.
Мужчины засмеялись, Чика без разрешения разлил еще самогону.
– А ну, осади! – я отобрал у полковника штоф, убрал со стола. – Знаю вас, чертей. Сейчас накидаетесь и забузите. Голову похоронить! – я строго посмотрел на Юлаева. – И более так не бедокурить! Не по-христиански сие.
Военачальники согласно вздохнули. Салават лишь пожал плечами – он-то не православный, а отрубать головы врагам ислам башкирам не запрещает.
Дальше в избу начали заходить есаулы с поручениями. Нашлась походная казна Кара, был взят обоз с припасами. Все это требовало решений. Я давал какие-то приказания и даже наградил грустного Ефимовского золотой шпагой, что Иван нашел в багаже Кара. Бывший граф отказывался, но я прикрикнул на него:
– Николай Арнольдович! Я понимаю, что вы стояли в бою против своих. Но нынче мы все в одной лодке, и вы тоже. Так что не стройте из себя оскорбленную девицу. Воевали хорошо, ваша рота была из лучших – я видел. Берите шпагу и гордитесь. Из поротых крестьян – солдат и граждан делаете!
Пока я беседовал с Ефимовским, полковники успели запеть казачью песню. Затянул первым к моему удивлению раскрасневшийся Подуров: