Начало

— Все равно я ничего не понял, — мотнул головой Алик. — Ну, можно случайно расслышать «пеночек», а кукушки тут при чем?

— «Кукушки» — это в Украине старое распространенное название рожков спорыньи. Так их во всех справочниках по фармакологии называли лет сто назад — по аналогии, поскольку они чужеродны ржи. А рожки-кукушки появлялись после прорезания Лысенко пленочек цветков пшеницы под флагом «внутри-сортового скрещивания». В смысле легкости заражения «кукушками» кастрированная пшеница и в самом деле «превращалась» в рожь. А в связи с лишением пшеницы «девственности» мне уже представляется, что и анекдот про Ландау с девственницами тоже изначально мог звучать как-то по-другому.

Алик недоверчиво посмотрел на меня и полез в компьютер.

— Никогда не знал такого, — пробормотал он пять минут спустя. — Кажется, ты уже разбираешься в спорынье лучше меня. Действительно, в словарях девятнадцатого века рожки спорыньи всегда «кукушками» называют. Похоже, что и распространенный русский обряд «похорон кукушки» с изготовлением куклы — ровно то же самое, что изготовление «куклы-спорыньи» в других местах, в Пскове, например. Интересно, в других языках тоже существует связь с кукушкой? Может, Кен Кизи, принимающий ЛСД в рамках программы ЦРУ, в своей знаменитой книге «Пролетая над гнездом кукушки» имел в виду «Полет над ржаным полем»? Там, получается, у «кукушек» гнездо.

— Тогда уж «Полет над пропастью во ржи». Не знаю о Кене Кизи, но, возвращаясь к Лысенко, надо заметить, что о кукушках и их способе размножения писали в России в детских книжках еще в середине девятнадцатого века, любой ребенок, учившийся даже в церковно-приходской школе, как Лысенко, с детства знал о подбрасывании яиц. Даже если бы народный академик был клиническим олигофреном, он вряд ли мог сказать то, что ему приписывают. Поэтому не исключаю, что Лысенко никогда про кукушек не говорил, а те, кто утверждал: «мой знакомый профессор N это слышал» или даже: «я сам это слышал», лишь следовали классическому шаблону развития «городской легенды». Но более вероятен другой вариант — Лысенко случайно проговорился о рожках-кукушках, а потом ему пришлось нести откровенный бред про «пеночек» и включать дурку, чтобы заболтать тему. Хорошая, кстати, защита — юродивых на Руси всегда привечали. Гонит пургу, а что, мол, с болезного возьмешь? Так байка про кукушку и расползлась, а генетики купились на нее, как малые дети.

— Кукушка, кукушка, сколько мне жить? — нараспев продекламировал Алик. — Съешь меня, отвечает кукушка, тогда и узнаешь.

— Видимо, жить недолго, если «кукушка» большая — иногда и одного грамма рожков хватало. Но вернемся к Большому террору. Были какие-то свидетельства, пусть даже косвенные, отравления спорыньей в 1937 году? Смертность, психозы, галлюцинации?

— Сам 1937 год — одно такое большое свидетельство. Да и много неадекватного можно найти. Например, аресты ворон — вполне характерный штрих.

Алик быстро набрал что-то в поисковике и опять развернул ко мне экран с публицистической статьей некоего Сергея Лебедева:

Шизофрения реальности. Сама реальность начинала «двоить», как плохое стекло, и уберечься не мог практически никто. Даже работники НКВД, знавшие свою долю правды о репрессиях. «31 мая с. г. на Ладожском озере была убита ворона, на которой обнаружено кольцо за № Д-72291 с надписью «Германия», — передает 20 июля 1937 года Сталину начальник главного управления государственной безопасности НКВД М. Фриновский. — Одновременно с этим вблизи дер. Русыня… коршуном сбита ворона, на которой имелось кольцо за № Д-70389 с надписью «Германия». Надо полагать, что немцы с помощью ворон исследуют направление ветров с целью использования их в чисто диверсионных и бактериологических целях (поджог населенных пунктов, скирд хлеба и т. п.)». Думается, немецкие орнитологи сильно бы удивились, прочитав эту шифровку, присланную Фриновскому начальником 3-го отдела ГУГБ НКВД Минаевым. Вороны-диверсанты, которыми занимается госбезопасность, — это точный показатель, что в стране произошло тотальное смещение представлений о психической норме, произошло, так сказать, «замещение реальности». Понятно, что аресты были и в тридцать четвертом, и в тридцать пятом годах. Но в 1937 году обстоятельства арестов, поводы для арестов были таковы, что зачастую другие люди уже не могли найти им объяснение. Хотя бы какое-то, хоть сколь-нибудь правдоподобное.