Когда донские посланцы прибыли в Яссы, ясское заседание там уже закончилось. Генерала Франшэ-д’Эсперэ в Яссах не было и вместо него был генерал Бертелло. У Бертелло были уже готовые инструкции. В Версале было решено признать одного вождя, и этим вождем был заочно признан генерал Деникин. С ним шла слава кристальной чистоты и верности союзникам, он глубоко ненавидел немцев. Его агенты уже были при французском командовании. Они доложили об измене гетмана Скоропадского России, они нарисовали Донское войско полубольшевистским государством, руководимым немцами, не имеющим никакой армии, словом «quantite negligeable»[74]
, а донского атамана, как ставленника и клеврета императора Вильгельма.Все это было высказано генералом Бертелло на первом приеме Сазонову и Янову и встретило с их стороны горячий, страстный отпор. Может быть, слишком горячий и более страстный, нежели позволяли требования дипломатии. Было сказаны упреки по адресу добровольческой армии, было сказано, что самым бытием своим добровольческая армия обязана донскому войску и немцам…
Расстались холодно, и дальнейшие переговоры прервались. Только благодаря глубокому такту генерала Щербачева и его примирительной политике через три дня генералу Сазонову удалось добиться вторичного свидания с генералом Бертелло, на котором все шероховатости были сглажены и Дону была обещана помощь в одинаковой мере с добровольческой армией.
Там же было выяснено, что Украина непременно вся будет занята иноземными войсками. Или союзники принудят оставить там германские войска, или Украина будет занята англо-французской армией. Помощь была обещана широкая, готовилась к перевозке на юг России вся салоникская армия. От союзников веяло победой, и донские посланники вынесли то убеждение, что победители Германии сокрушат и большевиков.
Донесения об этом успокоили атамана за его левый фланг — Украину, и атаман приказал взять 36-ю Донскую дивизию из района Каменской станицы для усиления Царицынского направления, где ожидали только прибытия купленных у немцев 12 шести-дюймовых морских орудий Канэ, платформы и установки для которых были уже готовы и собраны в Таганроге. За пушками этими был послан в Севастополь донской пароход «Сосьетэ».
Непосредственным сношениям с союзниками атаман придавал только моральное значение, как поддержке его влияния и авторитета в Войске. Большевики знали, конечно, о событиях на западе и повели сейчас же широкую пропаганду о том, что союзники никогда не будут помогать ни Деникину, ни донскому атаману, потому что демократия Западной Европы с большевиками заодно и не допустит, чтобы ее солдаты пошли против большевиков.
Эта пропаганда имела большой успех как в Красной армии, так и у донских казаков. Прибытие союзнических полков на фронте показало бы красноармейцам, что их комиссары лгут. Красная армия только что зарождалась. Факты сдачи целыми тысячами, убийства комиссаров на фронте, митинги и обсуждения боевых приказов ясно показывали ее неустойчивость. Появление на фронте даже незначительных частей иноземных войск должно было поразить воображение противника, а в той войне, которая была тогда, это было девять десятых успеха.
Обратно, неприезд союзников на Дон, отсутствие их военных частей на фронте или хотя бы в тылу у казаков должно было окончательно подорвать силы казаков. А эти силы были напряжены теперь до крайности. Казаки держались только надеждами на скорую выручку и на помощь союзников. Донскому атаману нужно было добиться того, чтобы союзники были на Дону, на донском фронте, потому что именно на донском фронте разыгрывались теперь события первостепенной важности, события, которые грозили самому существованию Дона. И с этой стороны прибытие союзников только в Новороссийск подрывало у казаков веру в своего атамана в минуту решительного сражения на фронте.