Иного поведения со стороны белогвардейских банд и быть не могло. Движение, не имеющее никаких корней в громадном большинстве народа, глубоко ненавидимое и презираемое этим народом, могло держаться только самым диким, зверским насилием. Сознание неизбежности поражения приводит к философии «хоть день, да мой», к желанию забыться в диких разгулах. Отсутствие веры в успех движения неизбежно приводит к нормальному его разложению. Классический пример такого разложения и дает история русской белогвардейщины.
Мы видели выше, какую помощь оказывали эсеровские сибирские кооператоры, а за ними и различные подпольные эсеровские организации в подготовке чешского восстания. Ничего не жалела контр-революция для этих своих спасителей. «Их (чехов) только-только не носили на руках, — пишет в своих воспоминаниях Сахаров. — И дарили им все, дарили широко, по-русски, от сердца. Забитые и полуголые бедняки-чехи стали богатеть от русской щедрости».
Что же представляли из себя эти спасители? Вот характеристика чехов, данная самими белогвардейцами:
«Совершенно ошибочно мнение, что чехо-словацкий корпус выступил в борьбу с большевиками идейно для освобождения России, для возрождения великой славянской страны, — пишет Сахаров. — Первые их действия диктовались интересами личного спасения от возмездия за их измену тогдашнему отечеству — Австро-Венгерской империи… Это было сборище вооруженных людей, бывших наших военнопленных, правда, сдавшихся частью добровольно, но опять-таки не из-за идейных причин, как то привыкли считать, а из-за того же мелкого и низкого желания спасти свою драгоценную жизнь, которое доминировало у них и в описываемый период».
Как только Советская власть в Сибири и на Урале, сдерживавшая аппетиты чехов была свергнута, и чехи увидали бессилие белогвардейщины, «аппетиты у них разожглись, и очень скоро у них вошло в обычай тотчас по занятии города — нашими ли белогвардейцами или ими — приступать уже просто к реквизиции русских казенных складов, налагая руку иногда и на частное имущество» (Сахаров). «Чехи перестали сражаться. Они уходили при первом натиске красных, увозя на подводах и в поездах все, что могли забрать из богатых войсковых складов, русское казенное добро».
«Чехи захватили подвижной состав, — пишет лейтенант NN. — расположились жить в вагонах с большим комфортом, поставили кровати с пружинными матрацами и так прочно засели в них, что и в следующий период их не оставили, загромоздив, в особенности в течение следующей зимы, все станции Сибирской жел. дороги своими эшелонами и не уступая недостающего для транспорта подвижного состава. Их эшелоны можно было узнать по различным украшениям и эмблемам, вывешенным на дверях теплушек. Вели они себя, конечно, полными хозяевами».
В издающемся за границей белогвардейском журнале «Дело России» была помещена статья за подписью «Славянофил». Вот, что рассказывает о подвигах чешских легионеров этот сочувствующий славянам, а стало быть, и чехам человек:
«Отойдя в тыл, чехи стали стягивать туда же свою «военную» добычу. Последняя поражала не только своим количеством, но и разнообразием. Чего-чего только не было у чехов! Склады их ломились от огромного количества русского обмундирования, вооружения, сукна, продовольственных запасов и обуви. Не довольствуясь реквизицией казенных складов и казенного имущества, чехи стали забирать все, что попадало им под руку, совершенно не считаясь с тем, кому имущество принадлежало. Металлы, разного рода сырье, ценные машины, породистые лошади — объявлялись чехами военной добычей. Одних медикаментов было ими забрано на сумму свыше трех миллионов золотых рублей, из Тюменского округа вывезено огромное количество меди и т. д. Чехи не постеснялись объявить своим призом даже библиотеку и лабораторию Пермского университета. Точное количество награбленного чехами не поддается даже учету. По самому скромному расчету эта своеобразная контрибуция обошлась русскому народу во многие сотни миллионов золотых рублей и значительно превышала контрибуцию, наложенную пруссаками на Францию в 1871 г. Часть этой добычи стала предметом открытой купли-продажи и выпускалась на рынок по взвинченным ценам; часть была погружена в вагоны и предназначалась к отправке в Чехию. Словом, прославленный коммерческий гений чехов расцвел в Сибири пышным цветом. Правда, такого рода коммерция скорее приближалась к понятию открытого грабежа, но чехи, как народ практический, не были расположены считаться с предрассудками».
«К этому надо добавить, что чехами было захвачено и объявлено их собственностью огромное количество паровозов и свыше двенадцати тысяч вагонов. Один вагон приходился, примерно, на двух чехов. Понятно, что такое количество было им необходимо для провоза и хранения взятой с бедной России контрибуции, а никак не для нужд прокормления корпуса и боевой службы».
То же подтверждает и Будберг в своем дневнике. Вот что, например, он рассказывает: