Начало конца

Все сидели за большим столом, который получился из двух сдвинутых кафешных столиков, и уплетали набранную пищу. Конопля оказывала на организм множество эффектов. Чаще всего, конечно, сильная приморская трава просто накрывала, и все обкурившиеся становились ленивыми и разговаривали вяло. Иногда они сидели где то в кругу и предпочитали слушать кого-то, потому что самим что-то рассказывать часто было просто лень. Иногда, наоборот, язык развязывался и говорили наперебой. Иногда это состояние вдруг ни с того ни с сего вызывало приступы неудержимого смеха, и все, кого этот эффект обкурки посетил, хохотали держась за животы, потому что не могли остановиться, и животы начинали болеть. Но организм у всех разный, и кого-то это не брало. Они смотрели на смеющихся тупыми красными глазами, порой думая о чём-то своём, но часто поддерживая всех тупой натянутой улыбкой. На смех пробивало не всегда, потому что в приморье все курили производное от конопли, которое называли химкой, пластилином или гашишем. Почти всегда эти наркотики получались такими убойными, что Витала, Филипп и остальные просто сидели где-нибудь на дискотеке, слушая грохочущую музыку и смотря на танцующих красными глазами. Цветомузыка на дискотеке оказывала такой приятный эффект, что Витала даже установил подобную в комнате общежития, где он жил у своей подруги, несмотря на то, что родительский дом был в трёхстах метрах. Днём дискотек не было, и он часто один, а иногда с друзьями, обкурившись, закрывали плотные шторы, чтобы не проникал дневной свет, и, включив музыку на всю катушку, просто усаживались поудобнее и смотрели узкими глазами на мерцающие в такт музыке огни. А когда хотели просто поговорить, повеселиться и посмеяться, то курили лёгкую химку с районов, где трава считалась послабее, или даже просто сушили макушки конопли и,курили просто травку, которую так и называли – шуружка-хохотушка или просто шуруга. Но и тогда на смех пробивало не всегда. Видимо, уже прикурившись, организму требовалась уже большая доза, чтобы, как говорится, торкнуло. И они тут же втаривали сильную химку или пластик, и в оконцовке опять. всех накрывало. Правда, кого-то пробивало на смех и с сильной травы, тут не угадаещь. Но единственным неизменным эффектом от этого наркотика был недетский аппетит. Даже на сухость во рту, или, как это называли, сушняк, пробивало не всегда. А вот на хавку пробивало регулярно, кого-то чуть раньше, кого то чуть позже, но это было неизменно.

Вот и сейчас все с таким аппетитом уплетали всё, что было на столе, что даже сидящие рядом могли слышать, как проглатывается почти не пережёванная пища в их желудки. И Витала знал, что его друзья не столько рады халяве, сколько просто пробило на хавку, и они ели, почти не разговаривая. Но по мере наполнения расширяющихся, по всей видимости, от конопли желудков, их потихоньку отпускало, и у некоторых появилось весёлое настроение.

– Гуся хочешь? – спросил Филипп Геру с серьёзным видом, протягивая ему куриную ножку и косясь при этом на Гуся.

– Я тебе щас е…ало разобью, – перестав жевать, сказал Гусь, не дав Гере что-то ответить.

– А чё я такого сказал? – улыбнулся Филипп.

– Да ни х…я, – огрызнулся Гусь и посмотрел на вход в кафе, где появилась фигура знакомого им милиционера в штатском.

Гера, которому в этот раз после обкурки и так везде казались милиционеры в штатском, заёрзал на стуле и глаза его забегали. Он и без них даже «видел», как сидящие вокруг менты «пасли за ними», сидя за своими столиками и делая вид, что едят. Его единственного из всех пробило, как это называлось, на шугань или на измену. Ему казалось, что кафе уже окружают и сейчас их будут брать.

– Всё, это за нами, – испуганно заговорил он шёпотом, втянув голову в плечи и даже перестав есть. Он кивнул на столики за их спиной и испуганно посмотрел на Филиппа. – Я же говорил, что это подпаски тут сидят. Надо было в другое место идти.

Филипп переглянулся с Виталой, и, поняв, что происходит с их другом, они решили над ним поиздеваться.

– Всё, Герыч, пиз…ец тебе. Прячься под стол. Это те пидоры с пятого заяву накатали, – тоже шёпотом говорил ему Витала.

– А на тебе ещё его кроссы, – кивнул Филипп на кроссовки на ногах Геры, которые он только что снял с одного из тех ребят с пятого километра. – Снимай скорее, выкидывай их, пока они не смотрят.