Начало конца

Человек не замедлил шага, не повернул головы — продолжал медленно отдаляться.

— Эй ты, в плаще, я к тебе обращаюсь! — повысил голос Годверк, но приказной тон не возымел никакого эффекта. — Глухим, значит, решил прикинуться… — разозлился лейтенант.

— Похоже, я пропускаю что-то интересное! — заёрзав в седле, радостно воскликнул Густаф.

— Закрой рот! Ты без двух минут покойник! — офицер отпустил поводья, сцепил руки за спиной и кивнул на чужака: — Ланс, а пусти-ка стрелу ему в ногу. Авось слух прорежется.

— Слушаюсь! — солдат сорвал с плеча лук. Остриё стрелы блеснуло сталью и, будучи готовым впиться в плоть, под дрожь тетивы устремилось к укрытым плащом ногам незнакомца.

Годверк мерзко ухмыльнулся: он одинаково ненавидел пиратов и чужеземцев, а уж когда последние становились первыми, с удовольствием вздёргивал их на «Древе Справедливости». Вот и сейчас лейтенант тешил себя мыслью, что чужак окажется ещё одним пойманным преступником, которого потопившее корабль море изрыгнуло на берег подобно дохлой рыбе. Но, увидев, как сломанная стрела отскочила в сторону, Годверк изменился в лице. Доспехи? Как тогда, чёрт побери, ему удалось доплыть до суши?! Ответа не нашлось и в глазах трёх растерявшихся солдат.

Неизвестный медленно остановился, но не обернулся, будто внезапное нападение его совсем не беспокоило. После недолгих размышлений, он вновь зашагал вперёд, к видневшейся вдали дороге.

— Ещё одну! — скомандовал разъярённый офицер, глядя, как стрелок с недоумением опускает лук. — Целься в голову!

— А-а-а! Снимите повязку! Я явно пропускаю самое веселье! — возбуждённо завопил Густаф.

Представители закона не слушали флибустьера: их внимание целиком и полностью поглотил странный человек в плаще.

С тугой тетивы сорвалась вторая стрела — преодолев три десятка метров, она угодила незнакомцу в затылок и с треском разлетелась на две части.

Выпучившие глаза солдаты, во главе с поражённым офицером, наблюдали, как чужак замедляет шаг, чтобы остановиться.

— Заговорённый… — испуганно прошептал лучник.

Замерев на солёном ветру, неизвестный так и не повернулся. Он неспешно отвёл плащ с левой стороны — на багровое плечо легла длинная серебристая трубка, глянувшая чёрным отверстием на стоявших позади людей.

До солдат долетело тихое потрескивание с нарастающим гулом, который оборвался, едва от конца трубки потянулась струйка сизого дыма.

— Какого… — фраза офицера осталась незаконченной: земля под ногами в радиусе десяти метров вздрогнула и, извергнув сквозь трещины оглушительный раскат грома, взметнулась вверх.

Густаф вдруг почувствовал, как вылетает из седла и, подчиняясь неведомой силе, переворачивается в воздухе. Он не успел понять, что произошло, но до последнего ждал, когда шею змеиным кольцом стиснет грубая петля, пока не упал наземь, разбив лоб об острый камень. Слева раздался треск ломающихся ветвей, а за ним — тяжёлый грохот упавшего дерева. Под стук земляного града, больно бьющего крупными комьями по телу, пират освободился от пут: не зря же он всё это время мучал пальцами верёвочный узел.

Сорвав с глаз надоедливую повязку, флибустьер прищурился от дневного света, а затем сразу же зажмурился, разгоняя ладонью ударивший в лицо едкий дым. Пришлось сделать несколько шагов в сторону, чтобы выйти из потока копоти. Как оказалось, это горел китель лейтенанта, точнее того, что от него осталось: верхняя половина туловища офицера распласталась на земле, выпустив обрывки розовых кишок, подобно щупальцам осьминога.

Покрутив головой, Густаф обнаружил себя на рыхлом дне огромной ямы, разделённой на две части рухнувшим «Древом Справедливости», сырые корни которого отчаянно впивались во вздыбившийся пласт почвы. И если почивавшие в грязи висельники были рады обрести долгожданную могилу, то оторванная голова копейщика протестующе скалилась сломанной челюстью. Поодаль из разодранного солдатского сапога выглядывала изувеченная ступня. На ней остался только большой палец с покосившимся, как старая крыша, жёлтым ногтем. Вместо остальных темнели круглые красно-коричневые ожоги, словно их отсекли раскалённым мечом. Пират медленно обернулся: за спиной лежала мёртвая кобыла без передних ног, с развороченным брюхом, обугленные рёбра которой напоминали разверзнутую пасть хищника.

Флибустьер сунул руку за пазуху, после чего извлёк из потайного кармана рубахи высохший стебелёк айватоса — растения, известного своим дурманящим эффектом. Нагнувшись и подпалив полую тростинку от тлевшего у ног обломка лука, Густаф поднёс её к обветренным, разбитым губам и с чувством непоколебимой безмятежности затянулся сладковатым дымом.

— Итак… Где моя серьга?

* * *