Начало конца

— Ошибаешься… — прозвучал немногословный ответ со стороны стола, и воительницу прошиб холодный пот: в центре комнаты находился только покойник и он… полз к ней.

Воздух наполнил тошнотворный смрад разложения, а мухи, будто ополоумевшие, принялись хаотично носиться во мраке: они с мерзкими шлепками бились о стены, врезались в лицо, пытались забраться в уши и ноздри. Но даже жужжащее в ухе насекомое не заставило северянку пошевелиться. Поникнув головой и роняя слёзы, она молча слушала, как близился скрежет неотвратимого возмездия, стук локтя мертвеца, что отсчитывал секунды её существования в загробном мире. Возможно, став ничем, пустотой в потустороннем пространстве, измученная душа наконец обретёт покой…

Эрминия уже ждала прикосновения ледяных пальцев к босой ступне, когда закрытая дверь за спиной вдруг с треском распахнулась, словно некто, обладающий нечеловеческой силой, рванул её наружу, да так, что стальной засов и крючковатые петли со звоном разлетелись по комнате. Потеряв опору, воительница вывалилась на улицу, ударившись головой о камень мостовой. В затылке замаршировала тупая боль, но упавший на лицо бирюзовый свет отвлёк северянку от неприятных ощущений, и она медленно открыла глаза: нависшая над угрюмым городом луна напоминала покрытый инеем аквамарин — всё как в древних грондэнаркских поверьях о Мёртвой Лощине, куда после смерти попадали бесславно павшие, где царила вечная ночь, а место небесного светила занимал тусклый кусок льда.

Со всех сторон поползли зловещие шорохи, вслед за которыми ветер принёс зловоние гниющих трупов. Однако Эрминия и не думала подниматься — даже головы не повернула, продолжая безропотно смотреть в пугающе низкое небо. Воительница уже знала, кто скрывается в темноте мистического Басторга: те невинные, кого она протаранила загнанным до пены жеребцом, те, чьи изувеченные копытами тела остались лежать на утонувших в хаосе улицах, пришли отомстить… Этот час настал. По расчерченной горечью сожаления влажной щеке скатилась ещё одна слеза, маленькая капля эгоизма: на закате бытия сильно захотелось увидеть Рэксволда, хотя бы украдкой, в последний раз… Но врата в прошлую жизнь были закрыты… навсегда.

Неуклюжее шарканье мертвецов приближалось. С каждым их шагом лик бирюзовой луны уменьшался и тускнел, безвозвратно утопая в омуте чёрного неба и всё больше сковывая взор колючей мглой. Когда едва заметный круг полностью растворился во тьме, а спине стал привычен могильный холод мостовой, Эрминия прикрыла глаза. Сквозь окружившую её какофонию шорохов прорезался леденящий душу, полузвериный крик младенца, который впился в меркнущее сознание, задвоился эхом и заглушил все остальные звуки… Затем наступила тишина: беспробудная, как самая тёмная ночь, тягучая, как горячая смола, и глубокая, как строгий взгляд престарелого проповедника…

Однако гробовое безмолвие нарушил зашумевший в ухе ветерок, давший северянке понять, что её разум почему-то не истлел в вечности времён… Воительница недоверчиво открыла глаза: взор по-прежнему пленяла тьма, но пробудившийся рассудок распознал дыхание спящего рядом Рэксволда. Очередная иллюзия? Вопрос был разорван донёсшимся с другой стороны храпом следопыта, который, судя по удалённости, находился на своём привычном месте — рядом с Лайлой. Коснувшись тела и ощутив под пальцами кожаную броню, Эрминия окончательно убедилась в том, что всё увиденное лишь кошмар. Чёртов ночной кошмар. За одним исключением: катившиеся по лицу слёзы она чувствовала и сейчас, а желание разрыдаться еле сдерживали стиснутые зубы. Чтобы они не предали её как во сне, рот надёжно укрыла полусогнутая ладонь.

Северянка бесшумно встала и бросила заплаканный взгляд на отмеченный лунным светом выход… Тихая поступь. Зажатый пальцем язычок колокольчика. Застывший на влажных щеках поцелуй прохладного ветра.

Мрачный лес утопал в поволоке тумана, что белела в лунных просветах призрачными облаками. Пройдя несколько шагов под пристальным взором яркого месяца, Эрминия обречённо рухнула на колени. Груз вины прибил её к земле, как дождь — парящий клочок пуха: более двух десятков убитых, не меньше раненых… Как жить дальше, если совесть никогда не даст забыть о содеянном, сердцу неведома дорога к искуплению, а смерть больше напоминает трусливый побег? Замкнутый круг безысходности всё туже сдавливал шею грубой петлёй отчаяния, отчего стоящий в горле ком оброс колючими шипами.

Сдаваясь под натиском эмоций, воительница была готова безутешно разрыдаться, но внезапное прикосновение зимы сорвало с шеи удавку страданий. Вышедший из носа пар и защипавший кожу мороз заставили мокрый взор настороженно плутать по округе. Уловив движение, взгляд метнулся к дальней, залитой лунным светом прогалине. Там, сливаясь с туманом, серел силуэт худощавой лошади. Рассматривая тонкие, палкообразные ноги и проваленную спину, северянка подивилась, как эта убогая доходяга ещё ковыляла, а не смердела гнилью в каком-нибудь овраге. Но вдруг в белой пелене мелькнули очертания ободранных крыльев…