Откуда-то стороны головы нашего каравана ко мне подбегал человек. Такой же странный и неправильный, как и напавшие на нас тсареш. Точно, человек, чистокровный, что редкость, ауру ни с чем не перепутаешь. И еще, аура прикрыта чем-то, различается, но не очень четко. Вроде как таким образом от ментальных атак защищаются, как-то так мне магеныш объяснял. И одет человек, нет, не как упыри, даже не похоже, но чем-то неуловимо его одежда их напоминает. Вроде как один и тот же мастер шил, но для разных случаев. Нее, не так, учитель научил одного мастера домашние куртки шить, а второго – тоже куртки, но чтобы канаву копать. Вот так и здесь, что-то общее есть, но одежда совершенно разная.
Тут я почувствовала, что с придавившего меня трупа на лицо мне потекла какая-то горячая жидкость. Предки, да в упыря же серебром засадили, и много, не меньше грана. Богатые люди попались. Только эльфы могут позволить себе по грану серебра в стрелу пихать, недаром все три анклава на богатейших серебряных рудниках сидят, за четыре тысячи смен так до конца и не выбрали. У меня в болте арбалетном хорошо, если десятая часть грана была, убить тсареш такая стрела может, только если во что-нибудь очень важное для них попасть, в голову там или желудок. А чтобы упырь прямо на глазах разлагаться начал… Да такая стрела стоит…
Ой, он же разлагается. Вот только не хватало, что бы мне в рану эта дрянь попала. Я завозилась, пытаясь спихнуть с себя останки, боль снова пронзила все тело, вызвав неосознанное шипение, временами прерываемое позорным скулежом. Пробегающий человек одним слитным движением развернулся ко мне и припал на одно колено, наведя на меня странный жезл, который держал в руках.
– Помоги мне, – ляпнула я на общем, все еще пытаясь отпихнуть тело тсареш, теперь уже представляющее из себя просто мешок со слизью. Опять судорога боли и новый скулеж, даже шипеть сил не оставалось. Человек же никак не прореагировал, продолжал наводить на меня свой странный жезл, прижимая другой его конец к плечу, и настороженно смотрел поверх этой штуки. Вот что-то сказал куда-то в пространство, очень тихо, я с трудом смогла разобрать отдельные слова, но все равно ничего не поняла. Совершенно незнакомый язык, ничего не напоминающий.
Я могла поклясться, что не раздалось ни звука, но человеку явно ответили. Он встал и пинком ноги отшвырнул обезглавленный труп, придавливающий меня. По-прежнему, не отводя взгляда и своего жезла в сторону, шагнул к телу и, вырвав левой рукой из ножен кинжал, не глядя всадил его в то, что когда-то было грудной клеткой упыря. Выдернул, обтер о труп и убрал обратно в ножны.
Ни хрена себе ножичек. Так то ничего особенного, работа грубая, даже наш кузнец может лучше, про гномов уж молчу. Лезвие шириной в две трети пальца и длиной ладони в полторы, полуторная заточка, на обухе рядом с гардой пилой с десяток зазубрин. Обычный кинжал, хотя гладкие лучше, с этими зазубринами фехтовать неудобно будет, они же цепляются за все. Я так хвостом выдерну из руки за милую душу, обычно лезвие не ухватишь, гладкое оно, а за эти зазубрины как раз зацепиться можно. А мою шерсть таким не разрежешь. Но вот отделка… По всему клинку наискось полосы из серебра! Монета, а может и больше… Да этот нож… больше чем весь караван… И явно против тсареш делалось, ну и против магических разных созданий или умертвий, они тоже серебро не любят.
Человек же отодвинулся чуть в сторону от трупа, перехватив свой жезл обеими руками и продолжал наблюдать за мной, правда теперь не пялился неотрывно, а и по сторонам глазами стрелял.
– Помоги, – попробовала я теперь на северном диалекте. Нет, никакой реакции, явно не понимает. Демон, я же счаз сознание от боли потеряю. Принялась разглядывать моего то ли спасителя, то ли охранника, не разобралась еще. Как отец учил, начала с обуви. Папахен всегда говорил, что даже очень богатый человек вполне может себе позволить небрежную или сильно поношенную одежду, но если человек умный – на обуви экономить ни за что не станет.