Начало пути

В день, когда я решил сняться с якоря, было очень холодно. Завтракал я за одним столом со скандинавским журналистом и думал, как бы с ним распрощаться, не выдав своего намерения сбежать. Нет, похоже, это никак невозможно, и я просто из вежливости расспрашивал про его статью о сексе и пороке в Лондоне. Работа у него вроде не больно двигалась, но от его прежнего уныния не осталось и следа, да оно и понятно: он с головой погрузился в постижение предмета. Лучше жить, чем писать, сказал он. В Лондоне это дешево, но все-таки, пока он не исчерпал тему или пока тема не исчерпала его, он просил, чтобы ему слали из дому деньги. В последнее время он стал другим человеком, в два счета съедал свой завтрак, а при случае пытался ухватить и от моего. Чем глубже вваливались у него щеки, чем больше он сутулился при ходьбе, тем больше ел, тем радостней было у него на душе. Я спросил, к какому это злачному местечку он так пристрастился. Он сказал — к «Золотой лягушке», и я пообещал как-нибудь вечерком туда заглянуть.

— Я куплю вам девицу, — сказал он и, растянув в улыбке свои тонкие губы, подцепил мой кусок поджаренного хлеба.

В номере я разделся донага и стал напяливать на себя весь свой гардероб. Сперва надел три пары чистого белья и так сразу разогрелся, в случае чего вполне можно бы сэкономить шиллинг на отоплении. Потом надел три лучшие рубашки — это уж было неудобно: пуговицы третьей рубашки насилу удалось застегнуть. К счастью, последний месяц я много ходил пешком, да еще забавлялся с красоткой Бриджит и здорово похудел, не то могло быть и хуже. Вот натянуть на себя две пары брюк оказалось уже трудней. Поверх первой пары я надел две пары носков — так они внизу плотней обхватили ногу, — а потом уж натянул вторые брюки. Застегнуть до конца молнию не удалось, и подняться с кровати, на которой сидел, я тоже не смог — сразу опять на нее плюхнулся. Пот лил с меня ручьями; я уж думал, провалилась моя затея — ведь как только я выйду на воздух — если мне вообще удастся выйти, — мигом схвачу трехстороннее воспаление легких. Я ухватился за спинку кровати, поднатужился, встал — и чувствую: физиономия вся вспухла, точно красный воздушный шар. Тут я чуть не заревел: ведь надо еще надеть туфли, значит, опять садись. А потом взял, опрокинул стул и с маху поставил на него ногу. Я хотел проверить, смогу ли я это проделать, оказалось — могу, и я опять опустил ногу на пол. Туфли стояли на полу, и я стал медленно, осторожно нагибаться, причем держался за спинку и ножку кровати, чтоб не шлепнуться на протертый ковер.

Пока все шло хорошо. Я улыбнулся, очень довольный, и протянул руку за туфлей. Это еще не так трудно, но вот удастся ли встать на ноги — ведь руки и ноги у меня будто в деревянных колодках. До туфель было несколько шагов, я лег на бок, пополз и наконец с торжеством схватил их. Это и есть жизнь, думал я, попутно соображая, как бы их теперь надеть, это и есть проверка на изобретательность, такое может случиться с каждым в любую минуту. Лучше уж испытать себя и узнать себе цену. Первый раз всегда самый трудный. Легче всего, конечно, отказаться от затеи, снять с себя лишнее и уйти, а остальное кинуть в гостинице, но упрямо, выбиваясь из сил, так что на глазах проступали злые слезы, я старался надеть хотя бы одну туфлю. До метро уж как-нибудь доковыляю. Я с облегчением улыбнулся — одна туфля на мне. Значит, если как следует поднапрячься, надену и вторую.

Раздался стук в дверь. В мыслях у меня замелькали лица: Клодин, мисс Болсовер, мать, мистер Клегг (за своими часами), Бриджит, даже Смог — со своими вопросами про то, как делают детей, — всем им или кому-то одному вздумалось навестить меня в эту решающую минуту моей жизни.

— Кто там? — прохрипел я.

— Кундт, — донесся голос скандинава.

— Я моюсь! — крикнул я. — Весь голый. Увидимся позже. Он открыл дверь и вошел.

— Да вам плохо, мистер Крессуэлл, — сказал он, глядя на меня сверху вниз. — Я скажу администратору, надо позвать врача.

— Не надо, — сказал я, пытаясь улыбнуться. — Я здоров.

— Вы весь красный.

— Наденьте мне туфлю, и я буду вам благодарен по гроб жизни. Но сперва закройте дверь, будь она неладна.

Он исполнил мою просьбу и засмеялся.

— В Англии мужчины излишне много на себя напяливают. Не то что женщины. На них почти ничего нет. Слишком быстро достигаешь цели.

Рассуждая о податливости англичанок, он затолкал мою ногу в туфлю, завязал шнурки, поставил меня на пол, точно колоду. И сел.

— Я влюбился в одну женщину, — сказал он так уныло, словно вот-вот начнет лить слезы, — а она вчера уехала. Я только сегодня утром понял, что влюблен, и я хочу ей написать. С вашей помощью.

— А почему вам просто не поехать к ней?

— Она у мужа. Но через неделю вернется.

— Вы неплохо владеете английским, вполне можете написать сами.

— Да, конечно, мистер Крессуэлл, но я хочу с вами поделиться.

— Встретимся в десять у метро, — сказал я. — Выпьем кофе и поговорим.

— Хорошо. Я ухожу и буду вас ждать. Но сперва мне надо побриться, а у меня нет лезвия.

Я предложил ему взять одно, и он ушел довольный.