Начало пути

Сердце Романцова замирало от радости. В землянке он сбросил халат, мокрую одежду и полуголый, греясь у печки, написал в своем блокноте:

«Для разведчиков ночью самое главное — не напороться на кинжальный огонь финских пулеметов. У финнов все пулеметы имеют определенное направление огня. Прицельная стрельба ночью, как правило, невозможна. Если финский часовой увидит нашего разведчика, он не будет стрелять. Бросит гранату!

Факты: финские пули пронзают березу на метр-полтора от земли. Ниже пули не летят. В земле пуль тоже нет, как на гребне, так и на склоне оврага.

Вывод: пулеметы кинжального действия не простреливают овраг. Важно проползти мимо берез. А чем ниже, тем безопаснее. У ручья ночью можно итти в полный рост».

* * *

С минуту Шостак сидел, напряженно думая. Сосредоточенный взгляд его был устремлен на потолок. На щеках стоящего у двери Романцова то появлялись, то пропадали лихорадочно яркие пятна. Наконец, Шостак рассмеялся и весело проговорил:

— Догадался! Догадался!

— Товарищ капитан, — запинаясь, сказал Романцов.

— Почитай-ка еще из своего блокнотика!

Облокотившись на стол, он внимательно слушал. Прозрачные, голубоватые веки прикрывали его утомленные глаза.

— Догадался, — повторил он и погладил подбородок. — А сколько человек?

— Четыре: Клочков, Молибога, Тимур, я.

— Идет, — сказал Шостак. — Я поговорю вечером с майором.

— Товарищ капитан, вы-только не отдавайте этот план полковым разведчикам, — робко попросил Романцов.

Шостак насмешливо засопел.

— Разумеется! Ведь я в этом тоже заинтересован. Мой батальон возьмет «языка»! У меня, сержант, тоже есть тщеславие! Правда, оно меньшего размера, чем ваше. Но, вероятно, это от старости…

Романцов с виноватым видом опустил голову.

* * *

Ему и его разведчикам нужен был учитель.

Вполне возможно, что Романцов со свойственной юношам беспечностью отправился бы в ночной поиск преждевременно, без серьезной подготовки. Однако в батальоне был Шостак, умный и осторожный человек, который знал, что на войне поспешность вредна. Он пристыдил Романцова.

Вскоре в батальон пришел старший лейтенант Лысенко, бывший командир разведки соседнего полка. Он еще не оправился после тяжелого ранения и находился в резерве комдива. Это был человек немногословный, но тем дороже ценили бойцы каждое его слово. Он был командиром строгим, порою даже до бешенства злым, но как радовались разведчики, получив от него благодарность за прилежание. Он отлично знал, что должен делать любой солдат в разведке, и учил своих подчиненных лишь тому, что понадобится им в разведке.

Лысенко приказал Романцову отыскать в лесу лощину с крутыми склонами, с такой же бурной, как и перед финскими позициями, речкой. Ночи были темные. Молибога объяснил, что это предпасхальные ночи. Романцов и Клочков обрадовались, а Тимур ничего не понял.

На противоположном, «вражеском» берегу разведчики построили самый доподлинный дзот, опоясали его проволочными заграждениями. В нем и сидел старший лейтенант Лысенко. У него были свисток и взрывпакеты.

По мокрой земле ползли с гребня лощины к речке разведчики. Романцов начал резать проволочные заграждения, поставленные на нашем берегу. Глухой удар о землю, тусклая вспышка взрывпакета.

— Немцы и финны обычно минируют свои проволочные заграждения, — сердито говорил Лысенко с того берега. — А вы, Романцов, даже не осмотрели, есть ли тут мины. Повторить!

Разведчики Романцова, барахтаясь в месиве кромешной тьмы, сделали проход в минном поле, перерезали «колючку», но Молибога сделал неосторожное движение и поднялся.

Раздался свисток.

— В пятидесяти метрах от финских позиций уцелеет лишь тот разведчик, который умеет ползать по-пластунски! — крикнул старший лейтенант. — Повторить!

Как-то раз, уже на берегу, Романцов неосторожно кашлянул.

Свисток!

— В самом яростном бою, — указал Лысенко, — бывают несколько секунд тишины. Если финский наблюдатель не увидит тебя ночью, то услышит твой кашель. Скверно! Повторить!

— Товарищ старший лейтенант, а если кашель одолевает?

— Зажми рот пилоткой, уткнись в землю и кашляй! Земля сожрет твой кашель. Повторить!

Молибога отчаянно бранился, а Тимур с уважением шептал: «Какой строгий начальник!» Клочков дерзко усмехался. Лишь Романцов покорно молчал.

Он замечал, что лучше всех ползал Клочков: быстро и бесшумно. А Тимур видел ночью, как сова. Молибога был упрямый, спокойный.

Частенько по ночам приходил в лес Шостак. Усевшись на пень у ручья, он внимательно смотрел, хотя почти ничего в темноте и не видел. Он слушал свистки старшего лейтенанта Лысенко, его сердитую ругань, а во время отдыха щедро угощал разведчиков папиросами.

— Помните, каждый из вас идет добровольно, — говорил он. — Кто не хочет, кто боится — расчет! Немедленно! По принуждению нельзя быть хорошим разведчиком!

— Наслыханы! — ворчал Молибога.

Тимур звонко говорил:

— Я сам хочу, начальник!

Клочков упрямо молчал, пристально глядя на багровеющий конец папиросы.