Начало пути

Было тихо. На западе край неба изредка светился от вспышек немецких ракет. Скрипели полозья саней на дороге: везли боеприпасы. Снег лежал среди деревьев — синий, волнистый.

Романцов чувствовал себя спокойно. Усталости не было. Он не знал, почему это так, но усталости не было.

Вскоре пришел старшина, доложил, что через полчаса будет готов ужин. Боеприпасы — патроны, гранаты — получены.

— Пойдем без вещевых мешков, — сказал Романцов, — автомат, две гранаты, тысяча патронов на бойца. Значит, надо устроить склад, ну, хоть в сарае, охранять…

— Слушаю, Сергеи Сергеевич.

— Мы возьмем поселок еще затемно. Постарайся пораньше привезти завтрак.

— Не сомневайтесь.

Старшина, как и Романцов, был убежден, что поселок будет взят затемно.

— Лошадь достанешь?

— Не достану, так украду, — усмехнулся старшина.

Отпустив Соболева, Романцов сделал то, что сделал бы на его месте любой фронтовик: сел у костра, вынул из кармана гимнастерки письма. Он был один и мог не стесняться просветленной улыбки. Он взял измятый конверт. Полковник Утков писал, что на курсы из Н-ского полка прибыли Клочков и Тимур Баймагомбетов. Они жалели, что не застали Романцова, просили полковника передать ему привет. Затем он достал фотографию.

… И с фотокарточки ясно и доверчиво взглянули на Романцова глаза Кати. Спокойно и тихо сейчас в Ленинграде, нет и никогда больше не будет артиллерийских обстрелов. В комнате на третьем этаже спит Катя, спит самая лучшая, самая прекрасная в мире девушка, которая неизвестно за что полюбила Романцова. А, может быть, она стоит, потушив свет, у окна, смотрит на черное небо, — такое же, какое видит Романцов над собою, — на синие снега, и думает о нем, тоскует, плачет или счастливо улыбается, вспоминая его.

* * *

— Товарищ командир роты, к вам пришли!

Романцов торопливо вскочил. Костер затухал, и он почувствовал, как одеревянели от холода его ноги. Воздух потемнел, снега были уже не синие, а серые. Шумели сосны. Еще не очнувшись от воспоминаний, он пошел по тропинке на голос старшины Соболева и увидел идущего навстречу офицера в грязном полушубке, с порозовевшим от ночной стужи узким, изрытым оспинами лицом.

— Не узнали?

— Подождите… лейтенант Сергеев, — неуверенно сказал Романцов. — Вы работали в дивизионной газете, когда я стоял у Ораниенбаума, и написали о моем выстреле в мину. Не ошибаюсь?

— Ошибаетесь, — капитан Сергеев! Я тоже не терял зря время, работал, учился. Сейчас во фронтовой газете. Здравствуйте, младший лейтенант! Рад видеть вас. Прошло полтора года, как я писал о вашем выстреле.

— Да, время летит…

— Я искал вас и все опаздывал. Приехал в полк, а вы уже на курсах. Капитан Шостак рассказал о вашем удачном поиске. Перед нынешними боями был у полковника Уткова. Старик сказал: «Был курсант Романцов». А где он сейчас? «На фронте!»

Они засмеялись.

— Значит, офицер?..

— Да. Командир роты.

— Поздравляю!

— Неудачно вы пришли, — огорченно сказал Романцов. — Рота сейчас выходит в бой.

— Комбат мне уже объяснил. Я я заторопился, чтобы не опоздать хоть на этот раз.

— Пришли бы утром! — великодушно предложил Романцов — В пять ноль ноль я возьму поселок.

— Уверены? — осторожно спросил капитан.

Романцов только улыбнулся в ответ.

Бойцы без сутолоки поднимались со снега, встряхивались, прыгали, закуривали. Они привыкли теперь засыпать на рассвете, итти в бой вечером. Они перепутали день и ночь, жизнь их была трудной, путаной, мучительной. Сегодня им удалось отдыхать четыре часа, и за это они были благодарны Романцову и судьбе. Пришли бронебойщики, присланные комбатом. Через несколько минут остановились у костра минометчики.

— Сережка, мой взвод готов к выходу! — крикнул какой-то лейтенант.

Внезапно он остановился. Сергееву даже показалось, что он споткнулся, хотя место было ровное. Оглянувшись, капитан увидел, каким строгим взглядом прищуренных жестокохолодных глаз встретил Романцов лейтенанта. Тот выпрямился, поднес руку к шапке и четко сказал:

— Товарищ капитан, разрешите обратиться к командиру роты!

— Да.

— Товарищ командир роты, взвод минометчиков прибыл!

— Хорошо. Разрешите им курить. — Романцов обратился к журналисту: — Вынужден попрощаться с вами. Приходите утром в поселок, право… с бойцами бы побеседовали… А сейчас поужинайте. Старшина! Накормите капитана.

Узкий след Михеева и Минбаева терялся среди сосен. Рота шла невдалеке от шоссе, где стояли вражеские заслоны. Бойцы увязали по пояс в рыхлом снегу, барахтались в сыпучем месиве. Автоматы они держали высоко над головою, словно переходили вброд реку. Позади, по уже утоптанной дорожке, шли минометчики. Им было труднее всех: минометы неимоверной тяжестью пригибали их к земле.

Романцова больше всего мучило то, что нельзя было курить. И он понимал, как страдают его солдаты: ведь они тоже не курили. Изредка с вершин сосен падали хлопья снега; тишина ночи наполнялась тогда зыбким шумом, словно кто-то устало вздыхал.

Миновали широкое озеро. Оно еще не замерзло. Вода была черная. Большие, тяжелые волны били о берег, о заросшие посеребренным мхом камни.