Начало пути

Пять дней, назад, 14 января 1944 года, с Приморского «пятачка», южнее Ораниенбаума, оттуда, где когда-то давным-давно исправно нес воинскую службу снайпер Романцов, где он убил 117 немцев, — войска Ленинградского фронта начали успешное наступление. Через день пошли в бой гвардейцы генерала Симоняка от Пулкова — на Урицк и Стрельну. Два удара — с южных рубежей Ленинграда, от больницы Фореля, от Автова, от Пулковской обсерватории и с «малой земли», от Ораниенбаума — раздробили немецкую оборону. Уже были взяты Ропша, Петергоф, Стрельна, Красное Село. Уже Романцов и его солдаты привыкли к наступлению. То что волновало и до слез радовало в первом бою: сотни окостенелых трупов немцев, разбитые дзоты и железобетонные доты, сожженные танки, вдавленные в землю пушки, русские крестьяне, которые в рубищах и лохмотьях выходили из леса и, рыдая от счастья, обнимали фронтовиков, — все это становилось теперь для Романцова обыденным и будничным.

Протянув к огню большие темные руки, Михеев что-то оживленно рассказывал. Остальные молча смотрели на огонь.

К костру подошел старшина роты гвардии сержант Соболев, солидный, хозяйственный, уже пожилой мужчина с тяжелой иссиня-черной бородой.

— Может быть, поужинаете, товарищ младший лейтенант? — спросил он.

— Согласен.

Опустив на снег мешок, Соболев вынул бутылку немецкого шнапса, банки норвежских селедок, головку голландского сыра — трофеи вчерашнего боя. Романцов налил водку в кружку, выпил и поморщился.

— Дрянь! — убежденно сказал он.

— Да, с русской водкой не сравнишь, — горячо откликнулся Рябоконь.

Романцов передал бутылку Михееву.

— У нас все лучше, — сказал он.

— Сущая правда, — сказал Михеев, отдавая Азбеку Микбаеву кружку и бутылку, — сахар американский я не обожаю. Тощий сахар, без сладости. А немецкие сигареты… — он презрительно повел носом.

— То ли дело «Беломор» фабрики Урицкого! — воскликнул Рябоконь.

На лицах Романцова и бойцов появилось мечтательное выражение.

С минуту все молчали.

Узкое плоское облако, освещенное месяцем, плыло над лесом и хутором.

— Товарищ командир роты, что я хотел сообщить, — сказал Соболев, — в штабе писарь Ворожейкин мне доверительно передал: едва товарищу Сталину донесли, что войска фронта взяли Кипень, он обрадовался и сказал: «Ну, через два часа Ропше — конец!» Так оно и случилось! — старшина поднял указательный палец. — Как же это вместить, что Вер-хов-ный маршал — и знает все деревни?

— Сталин все знает! — сказал Минбаев.

Романцов улыбнулся.

— Ты забыл, Соболев, что Сталин на этих местах уже воевал. Лично бывал здесь. Это когда Юденич на Питер шел. Он взглянул на карту, отыскал Кипень и сразу все понял.

— Это — человек! — протяжно вздохнул Михеев.

Заскрипел снег, из-за сарая выбежал связной, крикнул торопливо:

— Командир седьмой роты, к комбату!

Уходя, Романцов оглянулся, увидел, что старшина налил связному чарочку и протянул добрый кусок сыра.

— За твоих деток, Соболев!

— Благодарствуйте, — радушно ответил старшина.

* * *

Острый, как штык, золотистый огонек свечи заколебался при входе Романцова. Свеча была воткнута в горлышко бутылки. Жирно поблескивающие блики поползли по черным от копоти стенам бани. Комбат — старший лейтенант Петров — спал, положив голову на карту. Было ясно, что он заснул внезапно, даже не успев понять, что засыпает. На его затылке торчал смешной хохолок.

Еще вчера Петров был командиром седьмой роты. После гибели капитана Романенко он принял в бою батальон. Своего взводного Романцова он поставил на роту.

Романцов стоял у стола, не зная, что делать. Ему была неудобно будить комбата.

Проснулся Петров так же неожиданно, как и заснул. Подняв на Романцова красные глаза, он быстро сказал:

— Пришел? садись! Разведчики донесли, что в этой деревне (он показал по карте) закрепились немцы. Сколько их? Не знаю! Еще не знаю, — поправился он. — Как будто много. Два танка у них, — это точнее донесение. Мою задачу на завтра знаешь?

— Знаю!

— Выйти к перекрестку шоссе и «железки». Твоя рота сегодня была в резерве.

Романцов хотел сказать, что его рота прошла за день тридцать два километра, но промолчал.

— Если немцы останутся в деревне, они ударят нам в тыл. Ведь ясно, — видишь? Значит, утром ты должен быть в поселке. Все!

Склонившись над картой, Романцов почему-то с раздражением подумал: «Сомневаюсь, чтобы полковнику Уткову понравился такой приказ комбата на наступление». Затем он догадался, что Петров смертельно хочет спать. Ему стало стыдно.

— По шоссе я не пойду, — медленно сказал он. — На шоссе у немцев сильные заслоны.

— Понятно, что заслоны, — согласился комбат, — если они засели в поселке.

— Значит я пойду по лесу. Здесь, — Он провел красным карандашом черту по карте. — А здесь пушки не пройдут. У немцев два танка. Мне, комбат, нужны бронебойщики.

— Даю взвод!

— И минометчики мне тоже нужны.

— Ну-у, — недовольно заворчал Петров, — с минометами каждый дурак возьмет деревню! — Он подумал и, с усилием разжимая потрескавшиеся от ветра губы, сказал: — Два миномета!

— Все! Деревню возьму! — оказал Романцов, отбрасывая карандаш. — Выступаю через час!