Начало пути

Бахметьев уже не маскируясь в открытую удивился, и его вопрос прозвучал недоуменно:

– А что же вы тогда от меня хотите… зачем задержали?

– Хочу чтобы вы помогли мне пресечь всякую возможность ненужного пролития крови на территории моей волости и которые тут рядом тоже, – атаман встал, поскрипывая сапогами, обошёл стол, и остановился рядом с Бахметьевым, у которого с валенок стаял снег, и на чисто вымытых досках пола образовалась лужица.

– Я… я не понимаю, о чем вы говорите, – вновь нахохлился и спрятался в свою «скорлупу» Бахметьев.

– Да все вы понимаете. Ну, зачем вы в такую стужу сюда приехали? Наверное, побудить Грибунина и его коммунаров к каким-нибудь действиям против власти. Он же сидит себе тихо, ремонтом занимается, и остальные на него глядя, полезным трудом занялись.

– Я вам ещё раз заявляю, господин атаман, для таких обвинений нужны доказательства, я буду жаловаться вашему начальству, – вновь изобразил возмущение Бахметьев, в то время как его сердце билось все учащеннее.

– Ох, Павел Петрович, Павел Петрович… Я с вами откровенно, а вы… Я даже догадываюсь, зачем вы заезжали к Грибунину. Хотите, скажу? Наверняка выпытывали, куда он оружие припрятал, которое они из Питера привезли. Разве не так?

Бахметьев, несмотря на всё свое хладнокровие и самообладание уже не мог играть свою «роль» – он никак не ожидал, что атаман догадывается даже о таком. От осознания оного сердце его заныло. Тихон Никитич посмотрел на Бахметьева, и по выражению его лица оценил замешательство «страхового агента»:

– Ну, слава Богу, вы, кажется, начинаете меня понимать. Давайте отбросим всякое притворство и поговорим как два уже поживших, знающих жизнь человека, а?

Но у Бахметьева слова атамана вызвали несколько не ту реакцию, на которую рассчитывал Тихон Никитич. «Он, кажется, не верит в победу белых и хочет с нами сотрудничать. Конечно, это плохо, что он меня «вычислил», но интересно, что же он предложит конкретно», – лихорадочно работала мысль Павла Петровича, а сердце понемногу начало «отпускать».

Атаман по изменению выражения лица «страхового агента» пытался догадаться, о чем тот раздумывал. Наконец он раскатисто, от души рассмеялся, вновь решив «подкупить» собеседника предельной откровенностью:

– Вы сейчас, наверное, думаете и чего эта гнида от меня хочет, верно?… А ведь за вашу деятельность, о которой давно уже догадываюсь, я должен немедленно вас отправить в Усть-Каменогорск, как опасного агитатора, поддерживающего контакты с бывшим председателем коммуны. Но раз я этого не делаю, то вы хоть поверьте, наконец, в мою искренность, Павел Петрович. Меня, кстати, зовут Тихон Никитич… Только не подумайте, что я собираюсь помогать большевикам, – атаман вновь доброжелательно улыбнулся и сел на свое место, за заваленный бумагами и обрывками телеграфных лент стол.

– Извините, но тогда я вас совсем не понимаю, – в свою очередь откровенно признался окончательно сбитый с толку Бахметьев.

– Я хочу сотрудничать с вами, но совсем в другом деле, в деле сохранения мира и спокойствия в этом крае. Я догадываюсь, что вы большевик, и большевик не рядовой, и не надо по этому поводу препираться, я не собираюсь вас арестовывать, поймите меня, будьте так же откровенны со мной, как и я с вами.

Бахметьев снял, наконец, шапку и мученически наморщил вспотевший лоб. Откровенность атамана ставила его, подпольщика, конспиратора с дореволюционным стажем, в непривычное положение. Он, в общем-то, уже не сомневался в том, что атаман искренен, но так вот в открытую признать, что он и в самом деле большевик-подпольщик… Тихон Никитич понимал состояние собеседника и терпеливо ждал, когда он «созреет». Наконец, после длительной паузы «страховой агент» решился на ответную откровенность. Он почти шепотом проговорил:

– Понять вас мне сложно, господин атаман, потому что вы, похоже, не все до конца правильно представляете. В стране идет гражданская война, война старого с новым, и я не сомневаюсь, что новое, то есть мы, большевики, победим. Посему ни о каком мире, не может быть и речи. Другое дело если вы хотите с нами сотрудничать, это вам зачтется…

– Я, в отличие от вас, не стану предсказывать, кто победит, – все с той же улыбкой прервал попытку «вербовки» Тихон Никитич. – Но я не сомневаюсь, что эта, как вы выразились, гражданская война, уже принесла, и ещё принесет много бед России. Гибнут сотни тысяч, может даже миллионы людей, разрушается и уничтожается их жилища, люди ожесточаются и творят непотребные зверства. Такое время, это желанный праздник для всяких мерзавцев, мазуриков, или как у нас их тут называют, варнаков. И таковых много в обоих враждующих лагерях, которые воюют не за красных или белых, а чтобы всласть пограбить, поиздеваться, насиловать женщин. Поймите, я больше всего боюсь, что такое случится и здесь, что люди здесь тоже озлобятся, и начнут друг дружку убивать, грабить, насиловать… как это происходит на Бийской линии, – атаман замолчал и отвернувшись стал смотреть в окно.