Начало пути

У бывших коммунаров осознание близкой смерти вызвало не одинаковые чувства. Кто-то фаталистски-равнодушно стал снимать одежду, кто-то закричал:

– За что!? Я не коммунист, я ни разу ни в кого не стрелял, у меня четверо детей!.. Братцы, помилосердствуйте Христа ради!

Но нашлись и те, кто перед смертью посылал проклятия… не казакам, Грибунину:

– Ты нас сюда привез, на погибель!.. Караваи с изюмом обещал, сука! Вот он изюм твой, сейчас досыта наедимся!.. Пианину с собой пер для бабы своей, барами здесь жить собирались!!

Бросавший эти обличения коммунар с перекошенным от злобы лицом кинулся на Василия, схватил за горло, свалил на землю… Казаки его оттащили. Василий тяжело дыша остался сидеть на земле, с помутневшим взором, оглядываясь… Со всех сторон скалы, чуть в стороне поселок, поодаль свежеубранное поле со стогом соломы. Ему стало жарко, он совсем не ощущал утренней холодящей свежести уже наступавшей осени. Его с ног до головы согревала, обжигала, пронизывала не умещавшаяся в мозгу мысль: жить, жить любой ценой!!! К нему подошел рослый широкоплечий казак, взял под мышки, поставил на ноги и подтолкнул к остальным.

– Братцы… братцы… товарищи… я же… не надо, я все, что хотите… Передайте вашему начальнику милиции, я знаю, я покажу где оружие спрятано… И еще, я много, очень много знаю, про подполье… я все расскажу… я знаю, кто главный подпольщик… только не убивайте…

У Василия подгибались ноги, его тащили уже два казака. Ему казалось, что он говорит громко, но горло перехватило спазмом, и получался лишь невнятный с хрипом шепот. Не прислушиваясь, казаки подтащили его к уже выстроившимся в шеренгу остальным коммунарам. Стенания, мольбы и проклятия прервал залп, второй… Потом пошли добивать раненых…

В документах расстрелянных Степан обнаружил пятьсот рублей керенками, из которых выдал на рытье могил 225 рублей и 50 заплатил нарочному, посланному с донесением в штаб Отдела в Усть-Каменогорск, чтобы оттуда незамедлительно телеграфировали атаману Анненкову о выполнении его приказа.

24

Лидия сделала все, как велел муж. Ничего не сказав даже ближайшим подругам-коммунаркам, она с детьми на первом же пароходе отплыла в Усть-Каменогорск. С пристани пошла сразу в крепость, узнать пригнали ли арестованных с Усть-Бухтармы. Но там, после подавления июньского восстания, режим стал очень строгий. Ее прогнали, не став даже слушать. Пришлось искать страховую контору, благо таковая в городе оказалась одна. Бахметьев выслушал жену председателя коммуны, покачал головой:

– К сожалению, ничего не могу сообщить, ничего не знаю, ни о вашем муже, ни о других коммунарах, даже об их аресте впервые слышу. Но я непременно узнаю, у нас есть свои люди, и в крепости, и в уездной управе. А вы пока с детьми поживите на квартире у хозяйки, где и я комнату снимаю. Она наш человек, у нее недавно сын в той тюрьме погиб, во время восстания. Слышали, наверное? Правда тесновато будет, у меня ведь тоже жена и двое детей, зато веселее, как говорится, в тесноте да не в обиде…

Бахметьев все узнал уже на следующий день. Вернувшись домой, он на прямой вопрос Лидии молча опустил глаза – она сразу поняла, что произошло самое худшее.

– Их расстреляли… когда… где!? – она посерела лицом и застыла в ступоре.

– Да… по пути… в поселке Александровском… там же и похоронили в братской могиле… Официальная версия при попытке к бегству…

Через некоторое время Лидия очнулась и стала спешно собирать вещи.

– Куда вы? – с тревогой спросил Бахметьев.

– На пристань, пароход на Семипалатинск ждать будем… Не могу я здесь больше… – в прострации отвечала Лидия.

Валентина, жена Бахметьева, кинулась к ней:

– Что вы… куда? Парохода раньше будущей недели не будет. Потом, вы же не знаете, что там, в России твориться, голод, грабежи, тиф, а вы с детьми…

В «двух словах» Валентина рассказала гостье о совсем недавно перенесенной дороге по стране, где бушевала Гражданская война.

– Верно, сейчас время совсем не для путешествий, – поддержал жену Бахметьев. – Окрестное казачье население крайне озлоблено, по всему войску объявлена всеобщая мобилизация, пароходы забиты военными, они по дороге много пьют, дисциплина слабая. Да, и фронт приближается, а война она ведь не разбирает, она никого не щадит, ни женщин, ни детей. Дождитесь, когда Красная Армия сюда придет. А пока я вас к нам в контору устрою, фактически это штаб нашего уездного подпольного центра. За секретаря у меня будете. Вы ведь женщина образованная, а у нас как раз с грамотными людьми туго. И с жильем для вас что-нибудь придумаем. Вот немного успокоится все, основная масса гарнизонных офицеров на фронт отбудут, и квартиры в городе освободятся. Переждите некоторое время. А поедете, и детей и себя погубите, не от войны, так от голода. Сами знаете, вся Россия страшно голодает.

Осознав полную правоту слов Бахметьева, Лидия совсем пала духом, и в бессилии опустилась на пододвинутый Валентиной стул.

– Расскажите… как их… по чьему приказу, – словно ком в горле мешал Лидии говорить.