Начало пути

До Лидии не сразу дошло, что сотник со товарищи хорошо выпили и женщине, тем более жене большевика, лучше к нему сейчас не подходить… Но на другой день разговаривать было уже поздно. Местных казаков, караулящих коммунаров, сменили другие, одетые так… Так наверное царские лейб-гвардейцы не одевались: фуражки с малиновой тульей и синим околышем, вместо кокарды зловещие «адамовы головы» – череп и перекрещенные кости, гимнастерки синие с красными погонами, на рукавах красовался вензель «А.А», подпоясаны кавказскими наборными поясами с металлическими бляшками. Завершали этот наряд малиновые шаровары с широкими двойными генеральскими лампасами и высокие, чуть не по колено, сапоги. Такова была летняя форма у казаков атаманского полка, любимого и потому особо лелеемого Анненковым. За этот живописный вид атаманцы пользовались особым успехом у женщин. Степан был обмундирован так же за исключением гимнастерки, вместо нее анненковским офицерам полагалась «ермаковка», особый вид верхней части офицерского мундира сибирских и семиреченских казаков с лацканами, газырями, стоячим воротником и серебряными галунами по краям…

Сотник Решетников объявил, что дает родственникам десять минут на прощание… Лидия кинулась к мужу, за ней дети…

– Не бойся, не плачь… нас в крепость посадят. Ничего, переживем. Деньги у тебя с собой… где спрятала? – тихо, чтобы никто кроме жены не услышал, спросил Василий.

– В пояс зашила, – так же чуть слышно отвечала Лидия.

– В Снегирево больше не возвращайся, там бабы с тебя эти деньги требовать будут, чтобы между семьями всех арестованных разделить. Ты с ребятами где-нибудь здесь пристройся, дождитесь парохода и езжайте в Усть-Каменогорск. Там узнай, где живет агент уездной страховой конторы Бахметьев. Ты должна его помнить, он к нам этой зимой приходил, он должен помочь вам там устроиться. Про меня ему все расскажи, пусть вызволяет. Но про деньги и ему ни слова, на них ты с ребятами жить будешь, и мне передачи носить. Все обойдется, не впервой…

– Ты там, Вась, осторожнее. Боюсь я этих цветных-расписных с черепами, рожи у них у всех бандитские. Уж лучше бы вас местные конвоировали, – боязливо косилась на зловещие кокарды анненковцев Лидия.

– Все, кончили проводы-расставания! – провозгласил Решетников и тут же атаманцы дружно оттеснили родственников.

Арестованных построили в колонну по два, окружили верховые анненковцы и погнали по старой дороге уже более века связывавшую Усть-Каменогорскую и Усть-Бухтарминскую крепости. Вскоре колонна скрылась за большим холмом, после которого была впадина, и вновь начинался сначала пологий, потом все круче и круче подъем, потом уже в горах дорога делала петлю-серпантин под названием «Тёщин язык»…

В казачий поселок Александровский этап прибыл только к концу дня. Измученные почти сорокаверстным переходом, не кормленных арестантов заперли в кошаре, где нестерпимо пахло. Степан же уединился с поселковым атаманом Злобиным, и сообщил ему:

– Есть тайное предписание этих большевиков пустить в расход без всякого суда.

– А что же тогда в станице-то, в Усть-Бухтарме их не расстреляли? – спросил Злобин.

– Ты же знаешь Фокина. Он все кровь здесь пролить боится. Кругом в ней уже по колено ходят, а он запачкаться не желает… Да черт с ним, ты то как, за сына своего расквитаться не хочешь? Его же большевики убили…

Злобин раздумывал минуты две.

– Ну что ж, я не Тихон Никитич, мне чистым на свете не для чего жить, одного сына германцы убили, второго красные. Значит и мне их убить позволяется, Бог велит. Говоришь, приказ атамана Анненкова на это имеется?

– Конечно, и не только, есть и распоряжение Усть-Бухтарминской милиции. Щербаков Егор Иваныч не испугался, подписал, а ваша поселковая милиция к нему в подчинение входит, значит и вы должны выполнить его приказ, – Степан с готовностью достал из полевой сумки бумаги…

На следующий день собрали большой сход казаков Александровского и Берёзовского поселков, зачитали приказы Анненкова и Щербакова. Расстреливать порешили там же в Александровском ущелье, чуть в стороне от поселка… Кто выбирал место для того поселка? Ох, и мрачная картина: со всех сторон высоченные отвесные скалы, по дну ущелья течет речушка, в скалах две щели-прорехи. В одну уходила дорога на Усть-Бухтарму, во вторую – на Усть-Каменогорск, через речушку перекинут мост, и уже третья дорога карабкалась по серпантину на деревню Пихтовку, и далее к берегу Иртыша на пристань Серебрянку. Расстреливать вызвались в основном родственники погибших от рук красных казаков…

Василий не понимал, что происходит. С утра их накормили, и повели куда-то. Зловещее предчувствие до боли сжало сердце, все поплыло перед глазами: толпа казаков и пожилой атаман, зачитывающий приговор. До него не сразу дошел смысл происходящего: их сейчас расстреляют прямо здесь, на берегу этого весело журчащего ручья. Раздалась отрывистая команда: «Раздевайсь!».

– А ты что, не слыхал!? Скидай барахло! – к Василию шел словно ангел смерти анненковец с жуткой кокардой на фуражке.