Начало пути

Не желая праздно шататься по станице со своими людьми в страду, Степан как можно скорее поспешил обговорить все дела с Тихоном Никитичем. Представил ему все документы, подписанные Анненковым и согласованные с руководством отдела, полномочия на проведения административной проверки деятельности станичного правления и лично станичного атамана…

– Сильно гневается на тебя Тихон Никитич наш атаман. Ты еще спасибо скажи, что я в атаманском полку служу и с первых дней с ним, и Ивану он доверяет. Вот мы с ним оба в разное время в уши-то и надудели, что не от злого умысла ты тут мобилизацию не провел и коммунаров этих питерских не арестовал. А так, ей Богу, давно бы под суд угодил… А с коммунарами… это Никитич надо срочно исправлять, пока не поздно. Ну, сам посуди, рядом со станицей, под боком у тебя, большевики живут и здравствуют, а ты их как будто не видишь, до сих пор не извел. Ты знаешь, что Борис Владимирыч по всей области их уже под корень кончил, сейчас в Семиречье доканчивает, каленым железом выжигает эту язву, – терпеливо объяснял Степан.

– Да они же никому не мешают, сидят себе тихо по деревням, и рады, что не голодают. Ну, какой от них вред, ремесленничают, не варначат. А кровь пустить это ж только начать, потом не остановишь. А у нас тут, слава Богу, пока что тихо. За весь год один такой случай и был, когда шестерых варнаков риддерских порубали, а одного в Усть-Каменогорск, в тюрьму спровадили. Так те-же варнаки и мужиков деревенских варначить подбивали… а эти-то, коммунары бывшие, они ж, я тебе говорю, тихо сидят.

– Я тебя Тихон Никитич понимаю, но Борис Владимирыч не поймет, к стенке поставит, и никаких оправданий слушать не станет. Мне не веришь, отпиши Ивану, он тебе то же самое скажет. С нашим атаманом шутки шутить, все одно, что с огнем играться. И учти, если бы не я сюда приехал, а кто другой, он бы с тобой долго не разговаривал, а за дела твои сразу заарестовал, и к атаману на суд повез.

– Ну, это ты, Степа, не пугай, я давно уже пуганый. Меня станичные казаки выбрали на атаманство, а не твой Анненков назначил, и они не дали бы меня вот так прямо в станице арестовать…

В атаманском кабинете повисло молчание, в открытое окно с улицы тянуло полуденным душным воздухом, время от времени сквозь эту теплую волну пробивались прохлада, веющая с Бухтармы. По улице не спеша шли, тяжелая на ногу степенная пожилая казачка и рядом с ней девочка-подросток, бабушка и внучка. Внучка все норовила убыстрить шаг, но шедшая с достоинством бабка ее одергивала. Остановившись посереди площади, бабка стала истово креститься на церковь, внучка делала то же, но как-то не всерьез, спешно, будто торопилась поскорей исполнить эту докучливую обязанность, и заняться чем-нибудь более приятным.

И Степан, и Тихон Никитич непроизвольно засмотрелись на эту представшую перед их взорами картину.

– Видишь Степа, люди здесь нормальной человеческой жизнью живут. Старуха вон крестится, Фадеиха, помнишь, в том конце, наверху дом у их. Где ты еще во всем нашем сибирском войске такую мирную жизнь встретишь сейчас? Идет, никого не боится, внучку, вон, ругает. Ей уже шестьдесят пять лет, а кофту на груди распирает, ей еще мужика надо. А девчонка какая, на месте стоять не может, того и гляди в пляс пустится, жизни-то в ней сколько, и тоже ничего не боится. А почему? Да потому что не ограблены, не опозорены, не ссильничаны, сытые обе, и мужики их на месте, и старик и сын, отец девчонки. И парень ее пока еще не мобилизован куда-нибудь на Урал или в дивизию вашу, каждый вечер, поди, ее целует да тискает… Вот я и хочу, чтобы в станице нашей было больше таких бабок, баб и девок, и поменьше одиноких вдов, которые плачут да горюют, – вроде бы настоятельно, но в то же время и невесело высказал свою позицию Тихон Никитич.

– Да, мне твоя линия давно уже ясная, Никитич. Только сам посуди, времена-то какие. Ведь в следующий раз Борис Владимирыч не меня, а карательный отряд пришлет, чтобы сразу же и мобилизацию по всей форме провести. Они тут порядок наведут, я то знаю, как это делается. Давай-ка Тихон Никитич лучше покумекаем, как не довести до этого, – Степан откинулся на спинку стула, достал кисет и стал скручивать цигарку.

– Давай, – подумав, тяжело вздохнул и согласился Тихон Никитич.