Начало пути

Дождавшись моего кивка, генерал продолжает, — Эта информация — настоящая бомба. Если она взорвется, дерьмом накроет всех по самые гланды, и страну, и партию, и людей. Так вот, если это, — потряхивает он рукописью, — попадет не в те руки, то жить нам останется считанные часы. И под замес может попасть вся наша семья. Твой отец и мать, бабушка и многие другие.

— Я это понимаю, — смотрю деду в глаза, — Зачем ты повторяешься?

— Я хочу, — старик даже порозовел от волнения, — чтобы ты осознавал всю ответственность и последствия наших шагов. Поэтому говорил тогда, повторяю снова, и буду тебе напоминать это в будущем. Одна ошибка и все — мы подставим не только себя, но и всех своих близких.

Поэтому, — дед набирает ртом воздух, как перед глубоким нырком, — Никогда. Никому. Ни слова, ни полнамека об этом. Будь предельно осторожен и внимателен. Взвешивай любое свое слово и каждый поступок. Не дай бог, только возникнет подозрение, что ты обладаешь какими-то стратегическими сведениями, и можешь что-то сделать с системой. Растопчут и не заметят. Это понятно.

— Понятно, — со вздохом подтверждаю я, — буду очень аккуратен и осторожен. Обещаю тебе.

Тяжелое молчание повисло в воздухе. Солнечные лучики, игриво прыгающие по столу, исчезли, и темный полумрак сгустился в комнате, заставляя стены угрожающе нависнуть над нами.

— Но это не значит, что я буду сидеть, сложа руки, пока ты будешь искать выходы на Машерова и Романова, — предупреждаю генерала, — помнишь, знаменитое выражение Марка Аврелия, переделанное масонами ордена «Кадоша»? «Делай, что должен, и будь что будет».

— Нет, нет, я никуда не полезу и никому ничего рассказывать не буду. Во всяком случае, то, что изложил сейчас в тетради, — предупреждающе вскидываю руку, видя, что генерал уже готов взорваться, — просто я уже начал многое делать на своем, местном уровне. Зачем, я тебе уже рассказывал. Невозможно жить в обществе, и быть свободным от него». Это еще Владимир Ильич говорил. Поэтому я и начинаю с самого малого, своего городка.

— Масоны, цитаты, — ворчит Константин Николаевич, — больно ты умный, как я вижу. Книжный червь, какой-то.

— Дедуль книги — источник знаний, — шутливо выставляю вверх палец, ухмыляясь генералу, — А еще это возможность получить новую полезную информацию, обогатить свой лексикон, развить мышление и воображение. И если ты помнишь, я всегда много читал. И не только художественные книги, а еще и публицистику, историческую, военную и научную литературу. Поэтому воспринимай меня таким, какой я есть — въедливым и немного пафосным занудой.

— Ремня бы тебе по заднице дать пафосному зануде, чтобы не сильно умничал перед дедом. Тоже мне товарищ политрук, — сурово начинает генерал, но встретившись со мною взглядом, не удерживается, и его губы начинают медленно расползаться в широкой улыбке.

— Понадобится дед, и политруком буду, и агитатором, и сыном полка, — в моих глазах играет лукавая искорка, — если потребуется или Родина прикажет.

— Ладно, уже, разошелся профессор, — бурчит генерал, — я тебя понял, «Vincere aut mori», «победить или умереть».

Заметив удивление в моих глазах, дед ухмыляется, — Что не ожидал? Не один ты латынь знаешь.

— Ладно, — продолжает Константин Николаевич, — помни, что ты обещал. Если с тобой что-то случится, наши шансы изменить историю к лучшему резко уменьшаются. Об отце с матерью и мне с бабкой уже не говорю. И вообще учти, что я уже, знаешь ли, уже не молод. Могу и представиться в любой момент.

— Дед прекрати, тебе еще жить и жить, — возмущенно начинаю я, но старик обрывает мою речь, властным взмахом руки.

— Ты все уяснил? — суровые глаза генерала пронизывают меня насквозь.

— Да, — медленно киваю, — Безрассудно на рожон лезть и язык распускать не буду. Не волнуйся. Я все контролирую.

— Хотелось бы верить, — беззлобно ворчит Константин Николаевич.

— Не переживай дед, я тебя не подведу. Слишком многое поставлено на карту, — пристально смотрю в глаза генералу. Наши взгляды скрещиваются словно два клинка.

Константин Николаевич медленно кивает. На мое плечо опускается крепкая рука деда.

— Считай, что ты меня убедил.

8 октября 1978 года. Воскресенье

— Ну как понравилось выступление наших бойцов? — гремит голос сэнсея, отражаясь от стен зала гулким эхом. Мальцев картинно замирает в стойке с поднятыми вверх кулаками. Зеленый маскхалат красиво облегает атлетический торс.

Разбросанные в стороны Миркин, Потапенко, Волобуев правдоподобно изображают трупы. Полежав несколько секунд в живописных позах, ребята встают и подбирают макеты ножей и автомата Калашникова.