Начало пути

Застолье продолжается. Сижу между Светой и Аленой, задумчиво ковыряю вилкой кусок мяса, периодически прислушиваясь к щебетанию студенток. Девчонки обсуждают подружек, своих преподавателей, делятся своими жизненными планами.

— А ты чего замолк? — толкает меня локтем рыжая, — может чего-то нам расскажешь? Хотя бы анекдот какой-то?

— Анекдот? — отрываюсь от своих мыслей, — Да запросто.

Шум за столом замолкает. Студентки замирают в предвкушении.

— Разговаривают два парня. Ты знаешь, говорит один, моя подруга настолько прекрасна, что все сравнивают её с матерью Бога. Не может быть, а у тебя её фотка есть? Конечно, вот гляди. Маа-терь Божья.

Света и Алена заливисто хохочут. Маша тихонько хихикает. Рая падает на кровать, закатываясь от смеха.

Воодушевленный реакцией девушек, продолжаю:

— Преподаватель разговаривает со студентом, — старательно копирую старческий голос, — Ну что милейший, если сможете меня удивить, поставлю вам зачет. Я знаю, как Вас удивляют студентки. Удивительно, давайте вашу зачетку!

Новый взрыв смеха. Все-таки, как неискушенны и нетребовательны к юмору были советские люди. В 90-ых годах эти анекдоты вызвали у большинства людей, максимум, улыбку. А здесь такая бурная реакция.

Девчонки пьют наливку, весело болтают, обсуждая какую-то Кристину со второго курса, преподавателей, наглых парней из другого блока общежития, а я рассматриваю комнату. Неожиданно мой взгляд цепляется за знакомые округлые формы под покрывалом наверху шкафа.

— Свет, а что это у вас на шкафу лежит? — спрашиваю у шатенки.

— Девушка следует глазами за моим взглядом,

— А, это гитара. Санька на прошлой неделе к Алене приходил, на следующий день к старикам своим смотался, а инструмент здесь забыл.

— Можно взять?

— А ты умеешь играть? — вступает в разговор рыжая.

— Да, — лаконично отвечаю ей

— Тогда бери, конечно. Думаю, Сашка не обидится, — великодушно разрешает Алена.

Я встаю, откидываю старое одеяло, закрывающее инструмент, и сажусь, уже с гитарой на руках.

Мои пальцы перебирают струны. Комнату заполняют тихие мелодичные звуки. Девушки за столом, замолкают, прислушиваясь. Подкручиваю пару рычажков, настраивая инструмент.

— Леша нам сейчас что-нибудь сыграет и споет, — заявляет Алена, — Правда Леша?

— Правда, — улыбаюсь рыжей, и поворачиваюсь к шатенке.

— Свет, какую песню ты хочешь услышать? Веселую, нежную, грустную?

— Сможешь исполнить что-то красивое и романтичное? Такое чтобы за душу брало? — спрашивает у меня Светлана.

— Без проблем.

Мои пальцы бегают по струнам. Пронзительная, щемящая мелодия разрезает тишину. Начинаю, тихо, но постепенно голос набирает силу.

Поговори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная!
Душа полна такой тоской,
А ночь такая лунная!

Звонко плачет гитара, звенят в тишине упоительные аккорды, наполняющие душу светлой трагической грустью. Девчонки притихли, и жадно ловят каждое слово романса.

Вон там звезда одна горит
Так ярко и мучительно,
Лучами сердце шевелит,
Дразня его язвительно.

Каждой клеточкой души ощущаю невероятную тоску поэта, сопереживая ему. И поэтому мой голос звучит проникновенно и чувственно, заставляя слушательниц замереть.

Песня заканчивается. Наступившая тишина оглушает, наваливаясь на плечи неподъемным грузом. Впечатленные студентки потрясенно молчат.

— Очень красиво, — тихо произносит Света, нарушая молчание, — Спасибо.

— Я старался, — улыбаюсь уголками губ и смотрю на девушку, — можешь считать это серенадой, спетой под твоим окном.

Шатенка краснеет и смущенно отводит взгляд.

— А кто написал? Пушкин? — неуверенно спрашивает Алена.

— Нет, конечно. Автор стихов — Аполлон Григорьев. Был такой театральный и литературный критик, а по совместительству прекрасный поэт. Человек трагической, непростой судьбы. Жил в 19-ом веке и умер в 42 года. Спился после развода с любимой. У него много хороших стихов, а некоторые, я считаю, даже не уступают произведениям Александра Сергеевича.

— Печально, — вздыхает рыжая, — может, почитаешь нам еще что-то из его стихотворений?

— Запросто, — откладываю гитару и встаю, картинно расправляя плечи, засовывая одну руку в воображаемый отворот пиджака, а вторую в красивом жесте выбрасывая вперед.

Моя дурашливая поза, вызывает улыбки у студенток.

— Я вас люблю… что делать — виноват!
Я в тридцать лет так глупо сердцем молод,
Что каждый ваш случайный, беглый взгляд
Меня порой кидает в жар и холод…

Декламирую стихи, и пристально смотрю, на совсем засмущавшуюся шатенку. Её аккуратненькие ушки горят ярким пламенем. Она периодически искоса посматривает на меня, и снова уводит взгляд в сторону.