Начало пути (СИ)

— Французы распоясались, — высказал свое мнение Куракин, после того, как я сообщил ему, что прочитал очередную газету.

— Безусловно, Ваша Светлость, — отвечал я.

Мы ехали в карете-санях, удаляясь от Москвы. Складывалось впечатление, что это не что иное, как бегство. Десять экипажей стремительно скользили по снегу. Погода благоволила и метелей не было, потому по свежему, немного морозному воздуху, мы скользили в южном направлении. Остановки были только на ночлег и нигде не останавливались более одного дня. Я понимал, что такое поведение Алексея Борисовича не типично. В иных условиях он давал бы приемы в каждом заштатном местечке, уж тем более в Москве, где столичному франту легче щеголять меж московской знати.

Говорить о причинах подобного стремительного перемещения было не принято. Но многие оказались осведомленными о проблемах князя. Алексей Борисович метался между двумя огнями. Платон Зубов охамел и оборзел в конец, это он сейчас даже не правит, а куражится с государством. Примыкать к партии фаворита Куракин категорически не желает, тем более когда его лишили всех должностей. Думается мне, что в эту партию его особо никто и не приглашает, но легче же полагать, что это решение его собственное.

С иной же стороны — Павел Петрович, пока еще официальный наследник, такой, судьба которого крайне не определена, но, скорее всего, незавидна. Как сказали бы в будущем: его считали «хромой уткой». Мало того, что ходили слухи о переходе трона к Александру, так еще и поведение фаворита, Платона Зубова, многие считали доказательством наличия плана по лишению Павла прав на престол.

Ну кто же будет так наглеть, ссориться с людьми, собирать вокруг себя только лишь лизоблюдов, если нет уверенности в завтрашнем дне? Ну не настолько же тупой Зубов, чтобы вести себя подобным образом, при этом рисковать головой? Всем известно, что Павел ненавидит Платона.

Да и «сынок» Платоша может нашептать на старческое ухо Екатерины все, что угодно. Наверняка он задумался о своем будущем и смог в чем-то убедить государыню. И это «в чем-то» не может предполагать восхождение Павла Петровича.

Куракин, было дело, рванул к Павлу, но тот проигнорировал своего старого друга, как, впрочем, и всех остальных. Новый приступ меланхолии и самобичевания у наследника накрыл его. Теперь только грусть и упражнения на плацу помогут. Дня два такого настроения наследника, и можно вновь пробовать набиться к нему на аудиенцию.

Ну и куда деваться князю? Нельзя долго отмалчиваться, не определяя свою позицию. Вот прибудет кто иной от Платона Зубова, да спросил напрямую и нагло, как это чаще всего и бывает у хамоватого фаворита, и нельзя отказать, чтобы элементарно не попасть в жесткую опалу с лишением, может даже и поместий. Нельзя выбирать сторону, не правильно это. В любом случае — предательство и осуждение от всех сторон.

Потому и бежит Алексей Борисович. Можно отсидеться в усадьбе под любым предлогом, да выждать стабилизации обстановки. А еще, у Куракина долги. И чем более становится очевидной более жесткая опала, тем чаще имеют наглость напоминать о себе кредиторы.

Вот кого нужно в журналисты — прислугу. Казалось, что все слуги непробиваемые, словно обесчеловеченные, безэмоциональные, но нет, они люди, при том весьма разговорчивые. Нужно только слушать и быть чуточку рядом с прислугой. Но это не трудно, так как люди Куракина говорили на всех стоянках и в полный голос. Сам князь всегда держался в стороне, а я как-то посередке, но больше, все-таки недалеко от Алексея Борисовича. Я же для него единственные «свободные уши», а дорога сложная, с частыми остановками. Тут без разговора вообще можно со скуки чего дурного надумать.

— Ты же, Мишель, читал о деле Жана-Батиста Каррье? — спросил Куракин, которому становилось все более скучно.

— Да, месье, конечно, — отвечал я на французском языке, на котором и был задан вопрос.

— Это же ужасно! Сколько уже крови пролилось! — деланно возмущался князь.

Это не был разговор, Куракин, можно сказать, имитировал светскую пустую беседу. Все же он человек двора, не хватает и общения, и сплетен, промывания косточек всем и каждому. И во всей его свите, что отправляется в Белокураково на Слобожанщину, я оказался единственным «в теме».

Разбавить скуку Алексея Борисовича могла бы его супруга, Наталья Ивановна, но эта шальная женщина решила остаться то ли в Берлине, то ли в Вене еще на недельку-другую, а то и на полгода.

Странные у них отношения, мне не понятные. Живут чуть ли не разными жизнями. Наталья Ивановна певица, по крайней мере, она именно так себя позиционирует, любит общество, но, скорее, европейское. Ездит по Европе по нескольку лет без посещения России. И все это без мужа. И все равно все считают, что у них счастливый брак. Ну да это их личное.

— Этот ужас будет во Франции продолжаться, пока не появится монарх, — поддерживал я тему под болтанку в карете.