Читаем Начало Руси полностью

Пересматривая вопрос о народности гуннов, я пришел к тому убеждению, что положительное решение его уже заключается в разъяснении народности болгар. В своем исследовании о сих последних я старался выделить их из общего состава гуннских народов, упоминаемых источниками, и рассматривал народность болгар независимо от народности гуннов; другими словами, восходя от последующего к предыдущему, я рассматривал факты IX, VIII, VII и VI веков, только отчасти касаясь истории IV и V веков. Для моей цели, то есть для разъяснения, кто были болгаре, этого было совершенно достаточно. Если мы находим их славянами в IX веке, идем далее в глубь веков и не замечаем нигде ни малейшей перемены, никаких фактов, которые противоречили бы этому славянству или указывали бы на какое-либо превращение в славян совершенно чуждой народности, то естественно имеем полное право заключить, что болгаре всегда были славянами. Раз установив это положение, я обращаюсь к разъяснению вопроса о взаимном отношении болгар и гуннов и прихожу к тому заключению, что первых не следует выделять из состава собственно гуннских народов. Сличая свидетельства источников, особенно известия Прокопия, Агафия и Менандра, с другими писателями, мы видим, что две главные ветви болгар, утургуры и кутургуры, были племена гуннские по преимуществу. Мы приходим к убеждению (совершенно согласному с источниками), что по разрушении царства Аттилы гунны не думали пропадать куда-то на восток или проваливаться сквозь землю. Соединенные на время могучею волей и энергией этого замечательного человека, они потом посреди обычных княжеских распрей и междоусобий утратили господство над Германским миром, снова разделились и продолжали жить отдельными племенами, будучи известны византийским и латинским писателям под разными племенными названиями, как-то - болгар, кутургуров, утургуров, ультинзуров, буругундов, савиров и т. п. Следовательно, если болгаре, будучи славянами, в то же время были тождественны с гуннами, то гунны являются не кем иным, как славянами.

Обращаясь к известной росписи болгарских князей, обнародованной А. Н. Поповым, находим там до некоторой степени подтверждение тому, что дунайские болгаре не только были потомки гуннов Аттилы, но что и княжеский их дом происходил от него по прямой линии. Первым по этой росписи называется Авитохол, который происходил из рода Дуло и жил 300 лет; за ним следует Ирник, который жил 108 лет. Далее из того же рода Дуло были князья Коурт (Куврат Византийцев), а потом Есперик (Аспарух Византийцев), при котором болгаре завоевали страну к югу от Дуная. Ирника сами противники славянства болгар (например, г. Куник) справедливо отождествляют с младшим сыном Аттилы Ирнахом или Ирною, о котором рассказывает писатель Приск, посетивший Аттилу в свите византийского посольства. По его свидетельству, Аттила любил и ласкал Ирну предпочтительно перед другими своими детьми, потому что какие-то предсказатели объявили, что только посредством этого мальчика будет продолжаться его царский род. Весьма любопытно, что это предсказание оправдалось на болгарских князьях, основавших новое Гуннское царство на нижнем Дунае. В таком случае загадочный Авитохол означенной росписи будет не кто иной, как сам Аттила, которому, как человеку необыкновенному, народные предания болгар успели придать полумифический характер, снабдив его трехсотлетним возрастом.

Теперь, когда начинаешь пристально всматриваться в сочиненную французом Дегинем и поддержанную немцами туранскую теорию гуннов, то удивляешься даже, как могла эта теория столь долгое время господствовать в науке при своих шатких основаниях.

А на чем она, главным образом, была основана?

Да просто на неверном толковании некоторых риторических выражений двух латинских писателей, Аммиана Марцеллина и Иорнанда, выражений, относящихся к наружному виду и образу жизни гуннов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Подлинная история Руси

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное