Начало Руси

Что касается до свирепости, воинственности, кочевой жизни и привычки к верховой езде, то повторяю, в наше время просто наивно было бы по таким чертам определять народность, а не известную низшую степень культуры, которую переживали народы самого разнообразного происхождения. Финноманы и монголоманы почему-то, например, вообразили себе, что предприимчивость, свирепость и воинственность должны служить отличительною чертою чуди и монголов. А между тем тот же Иорнанд, передавая разные ужасы о гуннах, называет финнов "смирнейшим" народом (Finni mitissimi. Cap. III). Монголо-татары только временами выходили из своего апатичного состояния и никогда не превосходили арийцев своею энергией и воинственностию. Если свирепость и страсть к разрушению суть признак чудских и монгольских народов, то к ним надобно отнести и вандалов. Впрочем, и сами финноманы отрицают воинственность славян только тогда, когда это не подходит, например, к их теории о гуннах и болгарах. А когда говорят вообще о славянах, то говорят о них несколько иначе. Например, г. Макушев писал, что "иностранцы удивлялись храбрости и ловкости славян", чему приводит доказательства ("Сказания иностранцев о быте и нравах славян". С.-Пб. 1861, стр. 132 и 152). По свидетельству Прокопия, они "не отличались белизною лица; всегда покрыты были грязью и всякою нечистотою" (ibid., 151). Следовательно, видим черты почти тождественные с гуннами. Да Прокопий тут же говорит, что анты и славяне "при своем простосердечии имеют гуннские нравы". А если он или Иордан гуннов и болгар еще не называют прямо славянами, то я уже несколько раз указывал, что название это в те времена еще не было распространено на все славянские народы и что под славянами тогда разумелись преимущественно западнобалканские или западнодунайские славяне, а не восточные. На таком основании и готов пришлось бы не считать германским племенем; например, Иорнанд прямо отличает их от германцев (cyjus consilio Gothi Germano rum terras, quas mine Franci obtinent, depopulati sunt. Cap. IX). Простосердечие славян, о котором говорит Прокопий, - тоже не противоречит родству с ними гуннов. "Добродушные и человеколюбивые дома, славяне отличались на войне хищностию и свирепостью", - говорит г. Макушев и подтверждает это длинным рядом красноречивых фактов из разных источников (стр. 156).

Поборники туранской теории, как мы видели, - придумали какую-то сильную монархическую власть как доказательство неславянства. Но вот что говорит Аммиан о гуннах: "Царская власть им неизвестна; они шумно следуют за вождем, который их ведет в битву". Но очевидно, у них были княжеские роды, из среды последних возвысился над другими род, к которому принадлежал Аттила. Он, как это обыкновенно бывает в истории, направив силы своего племени на борьбу с другими народами и на завоевания, успел было объединить гуннов и основать обширную монархию. А вместе с тем, конечно, возросла и его личная власть. Распалась потом его монархия, племена гуннские опять раздробились, и княжеская власть опять упала. Известные болгарские князья снова успели соединить некоторые племена, завоевать целую большую римскую провинцию, и власть их снова усилилась. Все это черты общечеловеческие. К тому же власть болгарских царей не была сильнее княжеской власти у русских и других славян; она также была ограничена влиятельным боярским сословием.

Иорнанд, писавший спустя около ста лет по смерти Аттилы, берется описывать его наружность, основываясь неизвестно на каких источниках: "Малый рост, широкая грудь, большая голова, маленькие глаза, редкая борода, волосы с проседью, курносый (simo naso), смуглый- он являл черты своего племени" (Сар. XXXV). Но едва ли это описание не есть плод воображения, тенденциозно настроенного. Иорнанд полагал, что ненавистный Аттила, конечно, совмещал в себе все непривлекательные стороны гуннской наружности, и сообразно с тем его описал, придав ему редкую бороду (хотя выше у него гунны до старости безбородые), да еще "гордую осанку и пытливые взоры". И при всей тенденциозности или предвзятости описания мы не видим тут никаких несомненных признаков туранской расы. Наконец все фразы Аммиана и Иорнанда о безобразии гуннов теряют свой острый характер, если сличить их с известиями византийца Приска. Сей последний лично посетил столицу гуннов и видел самого Аттилу, следовательно, мог бы в точности описать их безобразие. Однако он совсем не говорит о наружности гуннов вообще и Аттилы в особенности, чего никак бы не случилось, если б эта наружность его поразила, то есть если б она была так безобразна и так отлична от европейской, как это можно заключать из слов Аммиана и Иорнанда, одного писавшего о гуннах по слухам, другого - очень враждебно к ним настроенного.