Начало звёздного пути

За завтраком он был необычно напряжен и тревожен, что не преминула отметить про себя Катенька, но промолчала. Мадам Боже, которая обычно присутствовала при чаепитии и постоянно третировала свою воспитанницу ценными указаниями, сегодня отсутствовала. И Катя наслаждалась чувством свободы, когда можно было болтать ногами, фыркать в чашку и заниматься сотней других дел, которые обычно пресекала мадам Боже на корню. Папеньке же эти нарушения этикета были до фонаря, а сегодня и вовсе он не обращал на нее почти никакого внимания.

– Папенька, – не выдержала, наконец, Катя, – что с тобой сегодня? Ты как будто меня за столом не видишь.

– Что ты, моя прелесть, очень даже вижу, – рассеянно сказал Вершинин и вновь замолчал.

– Ага, – пробурчала про себя барышня, – заметно, как ты меня видишь. Даже не потрудился сказать пару слов.

– Ну, прости, мой свет, – повинился отец, все же заметивший нахмуренное лицо Катеньки, – дело у меня неотложное появилось. Вот его все и думаю. Сейчас уеду я на целый день, так что не скучай без меня. Мадам Боже слегка приболела, сегодня ее не будет, ты уж сама тут дело себе найди. Погуляй по кленовой аллее или книжку почитай. Я ведь тебе последнее издание стихов лорда Байрона привез, очень, говорят, волнующе для женщин пишет.

Катенька уныло кивнула головой, а Вершинин вышел из-за стола и прошел в вестибюль, где за ним уже бежал слуга, держа наготове верхнюю одежду для верховой езды.

На улице уже крутились на лошадях всадники, застоявшиеся в конюшне лошади с удовольствием бежали друг за другом.

Вершинин легко вскочил в седло, небрежно откинув ногой скамеечку, подставленную для него денщиком.

– Едем в Чугуево, – сказал он и пришпорил коня.

Когда они въехали в село, на его единственной, слегка припорошенной улице никого не было. Но над убогими домишками, крытыми соломой и кое-где дранкой, вились сизые дымки.

«Вот живут, – завистливо подумал помещик, – скотину накормили, и больше ничего делать не надо. Спят все, как совы».

Кавалькада проехала всю деревню и остановилась у крепкого пятистенка, огороженного невысоким тыном. Дальше за ними уже виднелся погост и церквушка.

Вершинин соскочил с коня и отдал поводья одному из охраны, а сам прошел во двор, где ему навстречу уже спешил отец Василий.

– Ба! Ваше благородие, Илья Игнатьевич, какими судьбами, давненько к нам не заглядывал, – приветствовал он гостя.

– Да вот, все дела, дела, недосуг, Василий Иванович, вот сегодня только выбрал время, хотел с тобой побеседовать, вопрос один обсудить деликатный.

– Так проходите в дом, чего мы здесь на пороге стоим.

Илья Игнатьевич прошел в дом и первым делом размашисто перекрестился на красный угол, где даже днем горела лампадка рядом с несколькими потемневшими от времени иконами. Тут его встретила попадья Акулина и, кланяясь, сообщила, как она рада, что им оказал честь такой гость. В доме у попа было чисто прибрано, было видно, что хозяйка из попадьи хорошая.

– А что-то у тебя сегодня не шумно? – удивленно оглядываясь, спросил Вершинин.

Поп засмеялся.

– Так ты когда последний раз изволил у меня побывать, годков пять назад, и то после охоты. Мои два оболтуса уже в семинарии учатся. А из девок последнюю в прошлом году замуж отдал. Так что вдвоем мы с матушкой остались ныне. Вот так и бедуем.

Пока они вели беседу, Акулина с работницей развили бурную деятельность. Рядом с печкой на полу зашумел самовар. А на столе начали появляться тарелки, ложки и пузатые графинчики с настойками.

– Ну, разговорами не наешься, – сказал отец Василий и пригласил гостя за стол.

– Вот, Илья Игнатьевич, а отведай наливочки черносмородинной, самолично по батюшкиному рецепту делал, а вот тут грибочки маринованные. Акулина у меня мастерица, пальчики оближешь, – начал он потчевать помещика.

Некоторое время в комнате царило молчание, прерываемое звуками еды и звоном бокалов.

– Уф-ф, – отвалился Илья Игнатьевич от стола, – давно к тебе не заезжал, даже забыл, как у тебя поесть можно. Мой-то Петяй, даром что из Москвы, готовит всякую дребедень французскую, глядеть противно, а никуда-с не денешься, не поймут, – закончил он с грустью.

Отец Василий махнул рукой, и Акулину с прислугой как ветром сдуло, они накинули зипуны, платки и ушли к соседям.

– Ну, выкладывай, гость дорогой, что тебя привело ко мне, говори как на духу, вижу ведь, неспокоен ты, – сказал он Вершинину.

– Понимаешь, отец Василий, не знаю, как и начать, – сказал Вершинин, – появился у меня в имении новый паренек, Николка Лазарев, с Чугуева. Ну тот, который дураком был.

Поп наклонил голову.

– Истинно так, был да сплыл, до сих пор сам в себя прийти не могу. Просто чудо какое-то произошло, ведь совершенным, прости Господи, дураком был, а стал смышленым хлопцем. Когда его азбуке учил, каждый день удивлялся, у меня ведь десяток ребятишек ходят грамоте учиться, так он их в два дня обогнал.