Снова на танцполе. Песня, которую я наконец не узнаю, разносится по комнате – это панк-рок, с которым я не так знакома, – но она все равно требует движения. Я слепо пою, придумывая слова. Пайлот все еще улыбается. Никогда не видела, чтобы его улыбка продержалась так долго. Теперь он стоит прямо рядом со мной, и мы врезаемся друг в друга, прыгая и качаясь. Моя кожа поет в ответ:
–
Он продолжает поворачиваться, чтобы улыбнуться мне. Я улыбаюсь в ответ, и за каждым взрывом зрительного контакта следует гигантский глоток воды. Это отличная отмазка, чтобы отойти и сконцентрироваться. Я медленно превращаюсь во взволнованный комок нервов.
Думаю, это флирт. Должно быть, это флирт. Музыкальная группа начинает играть какую-то нежную песню. Я узнаю ее – я ахаю и начинаю маленький танец счастья, когда все начинают подпевать. «Yellow Submarine». Пайлот широко улыбается, глядя на группу. Он начинает подпевать, и я начинаю подпевать, а потом его рука ложится на мою спину.
Я совсем замираю. В эту самую секунду он не смотрит на меня, но его рука лежит на мне. Его рука вокруг меня, словно мы вместе. Мое сердце колотится слишком быстро для этой мелодии.
Ладно, все хорошо. Просто продолжай петь. Я не могу вспомнить слова.
Я не могу думать о чем-то другом, кроме его руки. Она легла на мою талию. Я смотрю на него. Он все еще поет. Мы вместе раскачиваемся. Он раскачивается нормально. Я качаюсь, словно статуя, которую кто-то случайно толкнул. По крайней мере, я двигаюсь.
Он притягивает меня ближе к себе, и мое сердце бьется со скоростью света. О боже мой. Теперь мы прижимаемся друг к другу. Телесный контакт вдоль всего моего левого бока. Его тепло смешивается с моим.
Оставайся спокойной, Шейн, оставайся спокойной. Что значит оставаться спокойной? Еще больше раскачиваться. Группа все еще играет «Yellow Submarine»? Сосредоточься на песне. Да, так и есть. Прожекторы продолжают вращаются над нами, группа продолжает играть, а я свожу движения к минимуму в попытке убедиться, что наш контакт кожа к коже остается ненарушенным.
Не знаю, смотрит ли он на меня сейчас. Я уже вечность на него не смотрела. Теперь мысль о том, чтобы взглянуть на него вызывает стресс.
«Тебе нужно взглянуть на него, Шейн. Вот он, вот этот момент».
Медленно, со скоростью патоки я поворачиваю голову налево. Он уже смотрит на меня. Холодок пробегает по моим конечностям. Кажется, что, когда группа остановится, это мгновение тоже остановится, а я не хочу, чтобы оно останавливалось. Тревога пробегает по мне, отскакивая от стен моего нутра.
Его зеленые глаза внимательно смотрят на меня. Мы смотрим друг на друга, а я даже не знаю, что сделать, чтобы что-то инициировать. Я никогда никого не целовала и я не хочу, чтобы он знал об этом. Если мы поцелуемся, он поймет? О боже, он поймет. Как иначе? Я понятия не имею, что делаю. Я даже не знаю, что буду делать с руками! Куда деваются руки, когда целуешься? Я типа хватаю его? Я не могу просто схватить его! Что если я сделаю все неправильно? Если я схвачу его, это вторжение в личное пространство? О боже, я буду стоять, застыв, словно ныряю солдатиком, прижав руки по бокам, не так ли?
Он наклоняется немного вперед. Его губы прямо тут. Паника берет управление на себя, и прежде, чем я успеваю понять, что делаю, я поднимаю стакан, который крепко держу в руке, ко рту и поворачиваюсь посмотреть на группу.
Я делаю трусливый глоток воды. Разочарование гремит в моем организме. Мои глаза стекленеют, и я, не мигая, смотрю на гитариста. Он не собирался поцеловать меня, правда? Он не достаточно сильно наклонился, да? О боже. Я не знаю, как вернуть то, что почти произошло. Мне нужно в туалет. Мне нужно уйти. Его рука все еще на мне. Не знаю, как долго мы так стояли.
Я резко поворачиваюсь к нему.
– Эй, Пайз, мне нужно сбегать в уборную. Скоро буду.
Я напугала его своим внезапным превращением из неподвижной статуи в живое, дышащее человеческое существо.
– А, ладно! – он перекрикивает музыку. – Ты хочешь, чтобы я… – начинает он, но я уже ухожу, пробираясь через толпу к коридору в конце помещения, где я ранее заметила знаки туалета.
Я врываюсь в туалет. Кабинки выкрашены в черный, а освещение здесь неоново-синее. Я подхожу к раковинам, представляющим собой большую канаву вдоль стены, и смотрю на себя в зеркало. Волосы взъерошены и слишком пышные из-за влажности. Слезы обжигают уголки моих подведенных глаз.