— Так значит писатель, — его протянутой руки уже давно не было возле меня, а сам он смотрел в черное окно и пролетавшие мимо его глаз полумертвые дома. — Я как-то думал сам попытать счастья на этой стезе. Каково это сейчас?
— Сложно.
— Хм. — он поднял кружку с чаем и немного отхлебнул. — Возьмите, это ваш напиток.
Он указал свободной рукой, даже не повернувшись ко мне лицом. Теперь я понял, что интерес к моим книгам у этого странного человека окончательно иссяк. Наверное, это было к лучшему — еще одной разгромной критики я бы не выдержал и выбросился из окна.
— Не знаю успокою вас или нет, но так было всегда. Даже в мою бытность это было сродни покорению Эвереста. Каждый шаг — преодоление. Превозмогание. Препятствие за препятствием. Сначала мнение близких, потом первая критика, потом цензура, потом общественное мнение. Странно все это. Ничего по сути не изменилось, кроме трудностей — их стало больше, хотя всем кажется, что путь едва ли не стал плоским, если не накатанным.
— К чему вы это? — не сдержался и спросил я.
На этот раз он повернулся ко мне лицом. Отставил полупустой стакан и заговорил.
— Ну я же вижу: тираж книг, небольшой, но тираж. Явно напечатан за свой счет. Вас отклонили и не раз и, наконец, ведомый злобой на весь мир и на все издательства во вселенной, вы решились потратить последние писательские гроши, чтобы вскоре увидеть плоды своей работы на бумаге. Долго ждали, нервничали. Наверняка у вас тряслись руки, когда они впервые обхватили пальцами первый экземпляр. И вот вы уже несетесь с талмутами, держа в огромных сумках десятки копий своей нетленки, стремясь как можно быстрее попасть на свой поезд, чтобы на следующий день встать у своего прилавка на книжном форуме. — он на несколько секунд замолчал. Наступила тишина, изредка прерываемая ритмичными ударами поезда. — Вы провалились, ведь так? Не продали ничего из того, что было с вами, и вот теперь едете несолоно хлебавши, проклиная все на свете.
— Вам не редактором работать, а астрологом натальные карты составлять. — нехотя пробормотал я.
— Астрология — чушь собачья. Звезды светят нам не для того, чтобы умники в амулетах и с черепами на столе пытались предсказывать будущее или читать прошлое. Они маяки. Они призваны зажигать огонь внутри нас, именно поэтому на них нужно смотреть как можно чаще. А в остальном — это просто опыт. Я слишком много лет видел таких как ты, отчаявшихся писателей, с красными от бессонницы глазами и иссохшими лицами, пытающихся любыми силами напечатать свой рассказ. Увы, их участь всегда была одной. И тебя ждет тоже самое.
На этом все и закончилось. Память вернулась в свою пещеру, закрывшись от всех и превратившись в один сплошной монолит, непробиваемый и неприступный. Голова продолжала болеть. Ни таблетки, ни тишина, ни ласковые прикосновения женщины не могли сбить тот гул, те удары гонга, что сейчас звучали и грохотали у меня внутри черепной коробки. Такое жалкое состояние в такой ценный момент. Я бы мог прыгнуть на нее, схватить обеими руками, прижав к себе и впившись губами в отвердевшие соски, погружаясь все глубже в омут удовольствия и похоти, но… сил не было даже на то, чтобы просто повернуться к ней лицом.
— Что стало с твоими книгами?
Она протянула рукой по плечу.
— Я сжег то немногое, что не смог сбавить в макулатуру.
— Как?
Кровать слегка заскрипела — она видимо приподнялась.
— Очень просто. Взял и сжег. У меня в общежитии есть котельная — местный книжный крематорий. Там сгорело столько творческих сил и желаний, что одному богу известно, как эти бесчувственные железяки не ожили и не начали блевать.
— Зачем ты так говоришь?
— Это все в прошлом. Забудь. Теперь этих книг нет. Точнее одна осталась, но я не открывал ее с того самого момента, как все это случилось.
— Покажешь мне?
Она вдруг перевалилась через меня, стараясь не отлипать от меня своим голым телом, и взглянула широко открытыми глазами. Они горели так ярко и заинтересованно, будто два ограненных алмаза, затем вспыхнули и в туже секунду губы ее соприкоснулись с моими.
— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…
— Ну хорошо, — капитулируя, произнес я, — правда не пойму зачем тебе это?
— Мне интересно. Ты писатель. Никогда не общалась с писателями, — потом стыдливо опустила глаза, добавила — тем более никогда не спала с ними.
— Думаешь, тебе понравится?
— Ну если ты пишешь так же классно, как и занимаешься любовью — определенно.